Книга Танго железного сердца, страница 79 – Шимун Врочек

Ну, на все готовое ведь пришли.

Хижины построены, маис посажен — что еще нужно человеку?

Свобода.

Флаг-офицер Рокки со скалы подает нам сигнал.

Другими словами, мы уже выиграли это сражение. Сейчас «Селедка» оторвется от «Гуаскара», в открытом море возьмет лодки с поселенцами на буксир и — прощайте, лейтенант Йорк.

Так и будет.

Морпехи бегут ко мне с кормы. Винтовки, лица…

Попался. Я поднимаю руки, револьвер висит на большом пальце.

— Бешеный старикан, — говорит лейтенант. — Ты за все мне ответишь…

Тук! В доски вонзается гарпун, едва не задев Йорка. Натянутый трос дрожит, как басовая струна. Лейтенант запоздало пригибается, на лице — удивление. Морпехи вокруг него шарахаются, вскидывают карабины. Грохот выстрелов. Стреляют в сторону, откуда прилетел гарпун, почти не целясь.

Я трогаю волосы. Вроде не задело — но ощущение холодка в животе осталось.

Поворачиваю голову.

Старина Кирк.

Все, оказывается, еще хуже, чем я думал. Почему, спрашиваете?

Потому что сюда идет «Селедка». Над канонеркой поднимается столб черного дыма — нет, «Селедка» не горит. Дым с ревом вырывается из трубы, летят искры. Слишком много искр. Слишком быстро идет. Я не сразу понимаю, что это означает…

Вот черт.

Они сжигают котлы.

…Это танец одиночества и похоти, Козмо.

Я плохо вижу вблизи, но то, что вдалеке, я вижу прекрасно.

За штурвалом стоит Киклоп.

Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.

На палубе присели люди и стреляют в нас. Морпехи отвечают им огнем.

Пока они воюют, я успеваю вставить в барабан два патрона. Защелкиваю барабан.

Вот будет номер, если я в одиночку возьму на абордаж эту хреновину.

— Эй, старик! — кричат мне.

Тогда я поднимаю револьвер…

Из меня не получилось даже приличного баритона.

Что ж.

Форингтон улыбается и направляет на меня «томпсон».

— Ты на самом деле адмирал, старик? — говорит он. — Все никак не могу поверить. Я в жизни не видел ни одного адмирала.

— Хочешь, я пожму тебе руку?

Форингтон начинает смеяться:

— Ну уж нет, старик. Меня не проведешь. Нет, не проведешь. Ты почти такой же хитрый, как мой папаша, но я и его оставлял в дураках. Веришь мне, старик?

Я говорю:

— Верю, мальчик.

«Гуаскар» продолжает описывать дугу влево. Идя на встречных курсах, мы расходимся с «Селедкой» в последний момент. Я поворачиваю голову… ч-черт. Что он делает?!

Киклоп с ревом разбегается — и прыгает. Глупая старая горилла!

Слишком далеко. Слишком. Все мы не молодеем, но он в особенности.

Старый дурак! — хочу крикнуть я, но не успеваю. Потому что Киклоп… Он достает!

Короткая очередь.

Бух! Глухой удар. Огромное черное тело перекатывается по палубе и застывает, раскинув руки. Старый латунный хронометр вылетает из ладони, ударяется в стену рубки. Брызги стекла. Он отлетает к моей ноге… за разбитым стеклом стрелка делает: тик-ток…

И застывает.

Н Е Т.

Вставай, приказываю я мысленно. Вставай, чертова проклятая обезьяна! Gorilla gorilla gorilla.

Сентиментальность это…

Я вскидываю револьвер и стреляю от бедра. Как в этих дурацких американских вестернах.

Форингтон начинает поворачиваться — на лице удивление оттого, что выстрелил и попал…

Пуля сносит ему полголовы.

…Приседаю перед ним на колени.

— Я… мне… — говорит Форингтон.

— Все будет хорошо, мальчик. — я прижимаю полотенце к его виску. Ткань тут же становится красной.

К сожалению, Киклопу уже не помочь. В горле у меня стоит комок. Проклятье. Никогда не думал, что буду оплакивать обезьяну.

— Простите меня, сэр. Я не хотел убивать вашего друга. Я… не хотел…

Киклоп. У меня останавливается дыхание.

— Все хорошо, сынок, — говорю я. — Ты его только слегка задел.

— Правда, сэр? — зрачки начинают подрагивать.

— Правда, сынок.

— Честное… шерифское? — эх, ты.

— Честное шерифское.

Будьте вы прокляты, господа Канцлеры!

Я смотрю на него, потом наклоняюсь и пальцами закрываю ему глаза. Спи, мальчик.

…Все хорошие истории включают в себя три элемента: кровь, любовь и танцы.

Тридцать лет назад в этот же самый день я сижу на палубе катера, везущего меня на каторгу, с кровоточащей от порезов головой, и смотрю, как над океаном встает солнце. Розовая полоса по горизонту. Тогда это почему-то казалось мне важным…

Сейчас я стою на палубе «Селедки» за штурвалом.

Волны бьются и стонут под форштевнем.

Машины стучат. Надеюсь, поршень высокого давления все-таки выдержит…

Зовите меня Козмо.

Мое имя с древнегреческого переводится как «красота, порядок, гармония». Мир.

Я иду на Мадагаскар.