Онлайн книга «Генри и Катон»
|
— Подожди, остановись… вижу, ты хочешь помочь деревне, больше того, ты обязан помочь ей, потом задешево продать дома людям, которые жаждут этого, и тому подобное… но зачем бросаться продавать все? Кроме того, а что дальше? Ты окажешься с кучей денег вместо земель, что будешь делать с деньгами? — Раздам. — Кому? — Да кому угодно. Совету Лэкслинденского сельского округа, «Шелтеру» [38] , «Оксфаму» [39] , Национальному фонду собраний произведений искусства, тебе, тому парнишке с золотыми волосами… — Мне? — Да, на финансирование следующей Миссии, или как она там называется. Почему нет? Ты мог бы распорядиться деньгами, не так ли? — Да, но… — Разве тебе не ясно, что я просто хочу избавиться от всего этого? — Прекрасно, и, наверное, тебе стоит избавиться от многого из твоей собственности, но не думаю, что следует продавать дом и… — Да почему же? Чем он так ценен, что ты его защищаешь? Тем, что чертовы Маршалсоны жили в Холле аж со времен?.. — Не при жизни твоей матери. И еще… да, я удивлен… дом, где прошло твое детство… — Катон, меня сейчас стошнит! Дом, где прошло мое детство! Я ненавижу свое детство, большинство людей ненавидят. Тебе Пеннвуд не безразличен? — Ну, не совсем… но мне было бы приятно когда-нибудь видеть, как Колетта живет там с мужем и детьми. — Колетта с… Катон, ты меня поражаешь, я-то ждал, ты одобришь мое решение. — Ты должен считаться с матерью. — Почему это? — Потому что она твоя мать. — По-моему, для нее есть только один сын. — Сомневаюсь. И мне кажется, ты слишком одержим своей идеей, не отдаешь себе настоящего отчета в том, что делаешь. Почему бы не повременить? — Потому что могу передумать. — Вот видишь! Генри сидел, все так же подавшись вперед. На влажных губах таинственная улыбка. Протянув руку, он коснулся черной сутаны, погладил. — Да, но разве не понимаешь? Я знаю, что теперь живу по правде. Знаю. — Все это так бесповоротно, так разрушительно… — Да, разрушительно. Но бывают полезные разрушения, Катон. Скажу тебе, ты поразил меня. Ты праведник, священник, у тебя нет никакой собственности, но, похоже, в глубине души у тебя по-прежнему живет старое иррациональное уважение к собственности. — Возможно… мне все равно, живет или нет, в конце концов, есть собственность и собственность. Я просто чувствую, что ты разрушаешь ради разрушения и, если даже сознаешь это, позже будешь сожалеть… — Я сказал, что, если не продам сейчас, могу передумать. А это другое. Катон, я не хочу позволить себе стать человеком, который переменит решение, не хочу, чтобы не я владел собственностью, а она мной, не хочу, чтобы она развратила меня, не хочу посвящать ей всю жизнь. — Не вижу, почему тебе нужно будет посвящать ей всю твою жизнь. Ты мог бы преподавать в Эдинбурге историю искусства. Мог бы даже вернуться в Америку. — Нет. Если она останется, она завладеет мной. Я не желаю становиться таким, как Сэнди, вроде плейбоя, содержащего шлюху в квартире, и… — Не представляю, чтобы Сэнди содержал шлюх! — Нет, это я так, для примера. Я имею в виду вообще какого-нибудь никчемного собственника-хлыща с яхтой, гоночной машиной, суетящегося вокруг моих растений и деревьев… — Но, Генри, почему ты обязательно должен стать таким? — Моя мать живет в каком-то феодальном выдуманном мире. Все это фальшиво, лживо, и я собираюсь разнести это в пух и прах. — Думаю, нужно быть полегче с разрушением жизни людей. Лучше сосредоточиться на собственной. Есть сотни вещей, которые ты можешь осуществить в имении. Почему не пойти на компромисс? В обладании собственностью есть даже своего рода праведность, работай над ней, улучшай, развивай… — Странно слышать, как ты предлагаешь сотворить кумира из материальных благ! Нет, я ненавижу сам этот чертов уклад, ненавижу и не собираюсь становиться частью его. Не сказал ли Иисус: «Продай имение твое, и раздай нищим»? [40] — Да, но послушай, учти свои побуждения. — Он не сказал, что делать это надо из высших побуждений. — Не сказал, но Он подразумевал, что побуждения важны. — Когда это? — Когда женщина «разбила сосуд мира драгоценного» [41] . — Он просто отвечал скупым. И он не говорил ей, как ты говоришь: подожди, подумай, эта вещь ценная… — Значит, признаешь, что твои побуждения нечисты? — Не могу я разбираться в них. Конечно, они сложны. — Тобой движет желание отомстить. — Кому? — Матери. Отцу. Сэнди. — Определенное удовлетворение я буду испытывать, — сказал Генри, — не отрицаю. Он поджал ноги и смотрел на Катона, как кот, возбужденный, загипнотизированный собой. — Не делай этого. Это преступление. То, ради чего ты это делаешь, — преступление. — Наверное. Но моя вина не скажется на деньгах. Деньги чисты. — У тебя есть долг по отношению к матери. — Разве у тебя нет долга перед своим отцом? — Ты доставишь ей страдания. — Ты недооцениваешь ее. Она оправится и станет бичом Диммерстоуна. — И так или иначе погубишь себя. — Я спасаю себя. Мать и имение вместе выжмут из меня все соки. — Ты хочешь уничтожить прошлое. Необходимо повременить. — Я не в силах ждать, Катон, и не стану. Я освобожусь от этого бремени. Господи, Катон, ты ведь оставил мир, почему я не могу? — Ты отнюдь не призван к тому, к чему призван я. — Это похоже на духовную гордыню. — Ты исполнен ненависти. Я чувствую ее, она бьет, словно током. — Катон, я не верю в Бога, а ты веришь. Возможно, в этом-то все и дело. Не думаю, что в моей душе есть что-то подобное, о чем ты говоришь. Ничто не свидетельствует об этом. Конечно, в ней полно старого иррационального вздора вроде того, что любители копаться в дерьме выуживают на сеансах психоанализа. Мне все равно. Главное — поступить разумно и решить, как практически осуществить задуманное. Можешь ты это понять? |