Книга Фигня, страница 89 – Александр Житинский

– Наивный ты… – ласково проговорил Саша, поглядев на Лешу.

Тот бросился к индикатору, уселся в кресло, приготовился к работе.

Аэровокзал зашевелился. Подхватив свои чемоданы и тюки, пассажиры стекались к выходу на перрон. Там образовалась толпа. Люди волновались, привставали на цыпочки, стараясь разглядеть – что происходит у дверей.

У дверей с турникетом стояла дежурная Пирожкова, рядом с нею командир иркутского рейса, а сбоку – небольшой духовой оркестр. Командир что-то шепнул Пирожковой. Дежурная распахнула двери на перрон и открыла турникет. Оркестр заиграл марш «Все выше…».

– Прошу вас, товарищи! – громко объявила дежурная.

Толпа повалила к дверям.

Компания в ресторане, заслышав далекие звуки марша «Все выше, и выше, и выше», – насторожилась.

– Ребята, надо пойти. Кажется, вылетаем, – сказала Валентина.

– Нас не купишь, – помотал головой Аркадий.

– Валентина, а десерт? – проговорил саксофонист с трудом.

– При чем десерт! Пошли, я вам говорю! Не думала, что вы такие несознательные! А еще советские песни играете! Фу! – разгорячилась певица.

– Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.

– С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.

– Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.

– Я столик подержу, – сказал саксофонист.

– Эх, ты! – Валентина резко поднялась, пошла к выходу. Администратор неохотно последовал за ней.

Саксофонист подозвал официанта.

– Кеша, что там происходит? Почему музыка?

– Митинг по случаю отправки иркутского рейса.

– Может, в самом деле отправят?

– Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.

– Тогда принеси, голубчик, кофе…

Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.

К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский рейс!» Перед трапом стояла большая толпа пассажиров с вещами. Сбоку разместился оркестр.

Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.

– Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер «ТУ-134». Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!

Оркестр грянул туш.

Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.

– Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.

– Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?

– Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили…

– Эк, чего захотели!

– И все же чертовски неприятно. Да и заметить могут, что нас нет, – молодой интеллигент заерзал в кресле. – Я, пожалуй, пойду, – сказал он после паузы.

– Как знаете, – пожал плечами старик.

Молодой поднялся и направился к выходу. Старик долго смотрел через окно, как бредет по аэродрому к митингующей толпе его фигурка с портфелем в руках.

– Слово предоставляется слесарю-наладчику завода игровых автоматов товарищу Середкину, – объявил с трапа Горохов.

Представитель пассажиров сделал шаг вперед.

– Когда отправят рейс на Кишинев? – дерзко выкрикнул из задних рядов молодой интеллигент.

– Вопросы потом, товарищи, – сказал Горохов.

– Наш завод игровых автоматов по итогам квартального плана занял второе место среди предприятий отрасли, – начал слесарь.

Грузчик и аэрофлотовец, поглядывая на толпу, запихивали в чрево самолета последние чемоданы.

Чиненков и Туркин в это самое время напряженно искали кота. Они брели в полутьме по подвалу аэровокзала среди переплетений труб с продранной теплоизоляцией и проводов. Под ногами что-то хлюпало. И тот, и другой были изрядно перепачканы и злы.

– Кис-кис-кис… – безнадежно бормотал Туркин осипшим голосом.

– Да прекратите вы! – прикрикнул на него Чиненков.

– А как же звать? – растерялся Туркин.

– Зовите по имени. У вас курить есть?

– Я не знаю, как его зовут. – Туркин пошарил по карманам.

Они закурили, уселись на какую-то трубу.

– Чертова работа, – пожаловался Чиненков. – Мой дуб мне покою не дает. Чуть что: «Боря.! Боря!» Старый дурак!

– Кто это? – испугался Туркин.

– Горохов… У тебя тоже старый пень? – неожиданно обратился он на «ты» к Туркину.

– Шестьдесят восемь, – осторожно сказал Туркин.

– А чего же он на пенсию не идет? Устал ведь, как пить дать, – зло говорил Туркин.. – Нет, держится за кресло!.. Представь: этот старый судак назначен начальником аэропорта.

– Кто? – опять спросил Туркин.

– Ну, Горохов же!.. Он уже взлета от посадки отличить не может. Ему только – давай, давай!.. Принцип реактивного действия не знает. Я серьезно… Не знает он, почему летают самолеты. Правда, они у нас не летают, больше на земле стоят… Тебя как зовут? – вдруг спросил он Туркина.

– Сережа.

– Скажи, Серега, разве ты в тысячу раз больше не знаешь, чем твой Панкратов? Кто ему речи пишет?

– Я, – потупился Туркин.

– А почему он их читает, а не ты? Задумывался когда-нибудь?

– Нет, – честно ответил Туркин.

– Потому что такие, как ты, не задумываются. Вот почему.

– А ты лучше, что ли? – обиделся Туркин.

Чиненков задумался, затягиваясь сигаретой.

– Мне ничего не надо, – оправдывался Туркин. – Только бы не дергали меня. Я такие речи писать могу. У меня стиль хороший. Пускай он их говорит, мне не жалко. У него голос, а у меня стиль. Я так считаю, что говорить должны те, у кого голос и внешность. А думать… те, у кого голова. Как считаешь?

– Потому мы здесь в подвале и сидим! Ищем твоего поганого кота! А они на трибунах стоят! – Чиненков со злостью отбросил сигарету, зашагал куда-то вдоль трубы.