Онлайн книга «Провинциал и Провинциалка»
|
Было у нас отделение механиков. В дипломе так и писалось «механик», хотя выпускался плохой ли, хороший ли, но молодой ученый и к механикам в смысле техники не имевший никакого отношения. А дальше так. Был у нас один парень, этот парень вдруг захотел ехать в колхоз, то есть распределиться туда и работать. Захотел, значит, захотел. Институтская многотиражка тут же об этом оповестила. И большое фото. Так, мол, и так. А тут вмешался «Московский комсомолец» – их-то и обмануло словцо «механик». Они написали в какой-то район, может, даже созвонились – бог их знает, – но факт, что нашему парню пришел вызов. А именно – быть председателем колхоза. Это было очень смешно. Колхоз был отстающий. А парень был мямля и недотепа. И вот пришлось парню поехать туда и там работать, хотя, конечно, не председателем. А штука в том, что заявление о желании распределиться в колхоз написал за него один наш шутник и отнес в многотиражку. А сам парень, мягко говоря, этого не желал. Он даже не знал, что такое может прийти в голову. Но и отступать некрасиво, куда же денешься? Да и вызов пришел. Он еще и рта не успел открыть, а его уже фотографировали. Оно вроде бы анекдот. А на самом деле не анекдот, а жизненная нитка. Я ж этого человека знаю. Он писал такие письма, что можно было заплакать. Мы ему два раза собирали деньги в складчину. Распределение было заметной вехой. Большинство выпускников забрали к себе подмосковные НИИ. А Гущин был взят в аспирантуру. И Лопарев тоже, хоть и не так уж был талантлив. Ружейкина распределили в Смоленскую область. И так далее. В Подмосковье попала и хорошенькая Надя Цаплина. Она уже вышла замуж за Егорова. В ней тоже было нечто особенное. Иногда это особенное называли характером, а иногда по-другому. Надя Цаплина-Егорова была беременна – как и многим другим, им дали комнату, то есть с соседями, – и вот Надя, беременная, пришла к директору НИИ в первый день. Она не была многословной. «Когда мы с мужем распределялись, нам обещали отдельную квартиру». – «Как так?» – «Да уж не знаю. Ваш представитель обещал». Директор охнул, схватился за голову, вызвал представителя, и тот клялся, что ничего не обещал, но Надя стояла на своем. Представитель умолял ее сказать правду. Надя стояла на своем. И хотя с жильем было туго, директору пришлось добывать для них квартиру. Дужин Олег, когда распределялись, связал свою жизнь с геологами. Так же как и его жена – маленькая, очкастая и сентиментальная Чечеткина. Распределение началось за три месяца до окончания института. Разговоры о будущем – о работе и устройстве – стали главными. Спалось отвратительно. И даже мяч гонять не хотелось. А по этажам общежития, по нашим коридорам бродили веселые «дяди» – представители различных организаций, заманивая, как они сами выражались, «рыбку в сети». Из трех подмосковных НИИ выбирала Аня Бурлакова: тихонькая, скромненькая, ну никак не могла она решиться. Представители весело расхваливали каждый свое. А она только хлопала глазами. Один из представителей случайно сказал: «У нас есть то-то и то-то и еще кружок бальных танцев». – «Правда?» – «Правда!» И эта мелочь оказалась решающей. Аня Бурлакова немножко любила танцевать. И она туда распределилась. Работала. Как говорится, нашла себя. Что касается бальных танцев, они были в плохоньком состоянии. Но все-таки действительно были. А через год Аня вышла замуж за руководителя кружка, пошли дети, и бальный кружок в НИИ уже навеки прекратил свое существование. Наша тихонькая Аня его попросту торпедировала. Теперь ни руководителя, ни ярких афиш, ни самих бальных танцев нет там и в помине. Распределение было на подходе. Юной семье Гребенниковых, как и всем другим, нужно было на что-то решиться. Как-то выбрать. – Этот Седовласый велел мне читать толстенную монографию, – сказала Валя однажды. Валя натирала сыр к макаронам и продолжала рассказывать: – Этот Седовласый какой-то чудак!.. Неужели он не понимает, что я в науке птичка невеликая и что мне будет достаточно хорошего диплома! Ей-богу, чудак! Гребенников, целясь в макаронину вилкой, спросил: – Что за Седовласый? – Мой руководитель. По дипломной работе. – Раньше ты называла какую-то другую фамилию. Или это прозвище ему дали? – Да, – Валя улыбнулась, – мы так его прозвали. – Седой, что ли? – Совершенно седой. И интересный. Такой важный, так улыбается!.. – У него много дипломников? – С других потоков я не знаю. А нас у него трое. Одни девчонки… Только, пожалуйста, не ревнуй – он человек добродушный. Недавно говорит: «Товарищи студентки, мне вчера исполнилось пятьдесят лет. Прошу поздравить», – а у самого глаза молодые-молодые. – И вы, конечно, кинулись его целовать? – Павлик, как тебе не стыдно… Ничего мы не кинулись. Посмеялись – это было. Посмеялись, и все. Но Гребенников как-то сник, загрустил. Он привык бояться за Валю. – Ну, Павлик. Ну что ты!.. – Валя трясла его за плечо. Она рассмеялась: – Миленький!.. Он же старый!.. И еще смеялась: – Он же старый, старик!.. Старикашка!.. Ну как тебя успокоить?! Понимая, что смешон, и не находя других слов от волнения, Гребенников промямлил: – Ну да… А если он начнет говорить о своем творчестве? – Миленький!.. Даже если он наболтает на полную Нобелевскую премию, он же не станет для меня моложе? Когда Валя уснула, Гребенников не спал – был неспокоен. Он вставал, курил, а к утру стал желт лицом. Вот такой недоспавший, с желтизной на лице, Гребенников вдруг заявился вечером к Седовласому на дом. – Я муж Вали, – сказал он смущенно, но с определенной твердостью. Профессор, добродушно улыбаясь, провел его к себе в кабинет. – Да, да, я с удовольствием вас выслушаю, – сказал он, усаживая Гребенникова и усаживаясь сам, – я весь внимание. Валю я люблю, она одна из лучших моих студенток… Даровитая девушка, не правда ли? Гребенников покраснел. Он как-то сбился со своей мысли, с которой сюда пришел. Кроме того, он знал довольно скромные научные способности Вали и не нашелся, как ответить. Профессор тоже не понимал получившейся паузы: – С Валей что-то случилось? – Нет, нет. Все в порядке. – Может быть, вы в деньгах нуждаетесь? Я ведь понимаю, я сам тоже был студентом… – Нет. – Гребенников набрал воздуха и решился: – Понимаете, Валя… она с виду очень боевая, веселая. То есть она и на самом деле веселая… – Одни глаза чего стоят! Искры! – воскликнул профессор. – Но на самом деле она излишне впечатлительная. Увлекающаяся. – Так это же замечательно! |