Онлайн книга «Провинциал и Провинциалка»
|
– Нет, вы меня не поняли… Она не контролирует себя – вот беда. Она как бы неуправляемая… Гребенников рывком втянул глоток воздуха: – Об этом не принято говорить, но я пришел именно это сказать. И я скажу. Он еще глотнул воздуха: – Понимаете… Отношения между руководителем и Валей… Конечно, руководитель обязан увлекать тех, кого учит. Но беда в том, что Валя не замечает разницы между одним увлечением и другим. Он еще раз глотнул, и это уже в последний раз: – Короче: она может увлечься… вами. Влюбиться как бы. И когда слово было произнесено, Гребенников побагровел. А на его руках и на лбу разом вылез пот. – Ах вот вы о чем… Я понял и скажу: бог с вами, мой дорогой! И разумеется, вы можете быть спокойны. – Профессор открылся мягкой улыбкой: – Ко мне впервые приходят с такой… с такой постановкой вопроса. Но я вас понимаю. И разумеется, – я повторяю – вы можете быть совершенно спокойны. – Правда? Я рад… Спасибо. – Я ведь – педагог. – Нет, я рад, что вы меня поняли… Именно за это спасибо. Дело ведь не в каком-то предупреждении… Я ведь… Ну, извините… Понимаете: когда я о ней думаю, у меня будто разрывается что-то… Спасибо. Профессор удержал его: – Нет, я прошу вас поужинать с нами. Пожалуйста… Вы мне очень и очень симпатичны. Это старомодное выражение, но я его люблю. Приглаживая действительно великолепные седые волосы, профессор провел его в комнату. Он представил Гребенникова жене и все повторял: – Смотри, Верочка, на него и вспоминай. Это наша с тобой молодость, и в самом чистом виде!.. Они поужинали вместе. И жена профессора время от времени ласково говорила Гребенникову: – Да вы берите… берите варенье, пожалуйста. Распределение шло полным ходом. – Нет, – говорил Гребенников представителям. – Я уже почти договорился. Опоздали. – А у нас чудесный исследовательский институт. И лес рядом. И очень развитое спортобщество… – Спасибо за предложение. Спасибо, но я – уже… На самом же деле Гребенников распределен не был. Он ждал, как решится вопрос у Вали. – Слушай, – сказал Гребенников, возбужденно влетая в комнату. – Тебе Седовласый назначил на пять часов? – Да, – сказала Валя. – Поздравляю. Мы опоздали. – Вовсе нет… Он сказал, что в пять ученый совет только начнется. Павличек, все-таки оденься почище. – Обожаю ученый совет!.. Говорят, академики при случае дерутся своими полированными палками. – Павличек, мы не увидим, как они дерутся, – мы ведь идем к перерыву. – Какая жалость! Гребенников натянул свитер поопрятнее. А Валя уже была готова. Они пришли в институт. В перерыве седовласый профессор поманил молодых супругов пальцем. Затем он отвел их по коридору. Чуть-чуть в сторону. – Вот тут, на диване, мы и присядем. Они сели, и после паузы Гребенников спросил: – Вы, кажется, хотите взять Валю в аспирантуру? – Да. Седовласый профессор отчасти еще как бы заседал на ученом совете. Поэтому говорил он запинаясь и не сразу подбирал слова: – А почему же и нет?.. Валя старательная и не без искорки… Д-да… Именно не без искорки божьей. А я таких люблю. Затем с Вали он перевел глаза на Гребенникова: – Вы, Павел, обдумайте это. Обдумайте вместе и решайте. Конечно, Валя имеет право отказаться… Но учтите: аспирантура – это не так часто бывает в жизни… И, как бы загрустив об этой самой жизни, он повторил: – Не так часто, Павел… Не так часто. Он встал: – Впрочем, думайте. Еще целых два месяца… И они – думали. Вопрос был в том, как же и куда же распределиться Гребенникову, потому что его в Москве не оставляли. И даже подмосковные места были к этому времени разобраны. – Куда же мне деться? – размышлял Гребенников. – Не жить же нам врозь? – Как же быть Павлику? – обращалась ко всем с одним и тем же вопросом Валя. Им повезло. Один из московских исследовательских институтов взял Гребенникова на работу, правда, с условием, что он будет жить не в Москве, а в Подмосковье. Там институт дал им отдельную комнату. И они поселились. И даже ездили одной электричкой – Валя по делам аспирантуры, а Гребенников в свой институт. Примерно через полгода (зимой) я и третий наш земляк, Тиховаров, договорились ехать к Вале. Я был уже женат и приехал с женой, а Тиховаров сам по себе. Так мы и прибыли к ним в Подмосковье. – Пельмени! – сказал я, входя, и в носу стало щемить от запаха. Гребенников был заметно немногословен. А Валя сияла, чувствуя, что сумела всем угодить, – пельмени были сделаны отлично. Когда зуб прокалывал ткань, мясное ядрышко обдавало проперченным соком и язык и самое душу. Говорили о том о сем. И что надо бы почаще видеться. Помню, Валя сказала: – Ой, а скоро в Москве еще один наш будет. Мой братишка! Сережка! – Поваренок? – спросил я. – Да. – Он был какой-то вялый, на ходу спящий. – Да, да, дите войны. Каша все время изо рта валилась, – подтвердила Валя. – Он и сейчас такой? Я помнил этого мальчика, безжизненного, с потухшими глазами. – Нет, – сказала Валя и почему-то засмеялась. – Приедет, посмотришь. А приедет он, между прочим, завершать свое поварское образование. – Вот уж всласть поедим! – улыбнулся Тиховаров. – Вы лучше поешьте сейчас. Вторая кастрюля готова! – торжественно объявила Валя. Мы сидели у них допоздна, пробовали петь наши песни, и для этого пришлось обучать песням чужаков. То есть мою жену и Гребенникова. В конце концов и это удалось. И мы разъехались очень довольные вечером. Мы уже подъезжали к своему дому (я и жена), мы сидели двое в безлюдном автобусе, и я спросил: – Ну, как тебе Тиховаров? – Понравился. – А хозяева как? – Он – очень понравился. Я смотрел в замерзшие окна автобуса. И спросил: – А Валя? – Нет. Я ожидал похвалы или, например, кисленьких комплементов (женщина о женщине), а такого открытого «нет» не ожидал. – Но почему? Жена безразлично пожала плечами: – Не знаю… И едва ли прошла неделя после того вечера, Гребенников вдруг заявился к нам. Я как раз только что пришел с работы, намерзся – зима стояла лютая. |