Онлайн книга «Торжество возвышенного»
* * * На что я наделся?! Я стою лицом к лицу с Аббасом в его квартире, которая когда-то принадлежала Тахии. Я направился туда в тот же день, когда и встречался с его родителями в лавке. Теперь он драматург, проживает в квартире один. В конце концов, он стал драматургом после того, как не одна дюжина его пьес была отвергнута. Липовый драматург, бесстыдно ворующий сюжеты у правды. Его удивил мой приход. Не удивляйся. Что было, то кануло в Лету. Но события прошлого снова не дают покоя. Нас когда-то примирил аль-Хиляли, и мы заключили мир, но то недоброе, что затаилось в сердце, — не выкинешь. Мы сидели в его кабинете — в квартире две комнаты и прихожая. Смотрели друг на друга в молчании, пока я не произнес: — Ты, наверняка, спрашиваешь себя, что меня привело? — Надеюсь, ты пришел с доброй вестью. — Я пришел поздравить тебя с пьесой. Он холодно произнес: — Спасибо. — Завтра начнется репетиция. — Директор от нее в восторге. — Но не режиссер. — Что он сказал? — Что герой мерзок и отвратителен до тошноты. Публика не будет ему симпатизировать. Он безразлично пожал плечами, хотя лицо его помрачнело. Я сказал: — Тебя не было на читке. — Это мое дело. — Тебе не кажется, что сюжет пьесы вызовет поток сплетен в твой адрес? — Меня это не волнует. — Люди могут вообразить, и не без основания, что ты убийца и предатель своих родителей. — Мне до этого бреда… Я потерял самообладание и бросил взволнованно: — Какой хладнокровный убийца! Он с презрением посмотрел на меня и пробурчал: — Ты всегда будешь таким же жалким, как сейчас. — Сможешь оправдаться? — Я не обвиняемый, чтобы мне это требовалось! — Тебе предъявят обвинение скорее, чем ты думаешь. — Ты и правда дурак. Я встал со словами: — В любом случае, она заслуживала смерти. И вышел, бормоча себе под нос: — Но и ты заслуживаешь виселицы. * * * Я подставил голову под поток ругательств аль-Хиляли. Его гнев подобен разыгравшейся буре. Клыки сверкают. Я вижу, как горят его вылезающие из орбит миндалевидные глаза. Он орет: — Ты, ты, сколько тебе лет? Придурок! Если бы не был таким идиотом, достиг бы актерских высот. Подумать только, он во что бы то ни стало желает перевоплотиться в помощника прокурора! Зачем ты вчера ходил к Аббасу Юнесу? Успел ли этот мерзавец нажаловаться? Я предпочел промолчать, пока буря не утихнет. Он все надрывался: — Ты никогда не сыграешь свою роль с полной отдачей! Я спокойно промычал: — Мы начали сегодня… А потом еще тише: — Но не менее важно, чтобы виновный понес наказание. Он вскричал, усмехаясь: — У кого из нас на совести нет грехов, за которые можно упечь в тюрьму? — Но мы еще никого не убили. — Как сказать. Если это правда, что Тахию убили, то в этом участвовал не один человек, и ты в первую очередь. — Он не достоин, чтобы ты защищал его. — Я не считаю его виноватым. У тебя есть хоть одна улика против него? — Пьеса. — Где ты найдешь пьесу без преступления? Прокуратуре нужны доказательства другого рода. — В пьесе он совершил самоубийство. — Значит, на самом деле он этого не сделает. И, на наше счастье, будет жить и писать. — Он не написал ни строчки и никогда не напишет. Ты знаешь это как никто другой, ты ведь читал другие его пьесы. — Тарик Рамадан, не будь занудой. Займись делом. Не упусти свой шанс, он не появится во второй раз… * * * Я репетирую роль в пьесе, написанной убийцей. Заново переживаю свою жизнь с Тахией, начиная с того, что произошло за кулисами. Я в своем старом доме у щебневого рынка. Любовь в комнате. Разоблачение измены. Рыдание на похоронах. Салем аль-Агруди обращается ко мне: — Ты играешь как никогда, но выучи текст назубок. — Я повторяю так, как было на самом деле. Он рассмеялся: — Забудь о реальности и живи спектаклем. Тогда я попросил его: — Ведь, к счастью, у тебя есть право внести изменения. — Я уже поправил, где было надо, и вырезал сцену с ребенком. — У меня идея! Раздраженный, он уставился на меня, но я продолжил: — Героиня, отходя в мир иной, просит встречи с ее бывшим возлюбленным… — Каким возлюбленным? Кто из актеров театра не влюблялся в нее в свое время? — Я имею в виду возлюбленного, роль которого играю я. Он приходит к ней, она просит прощения за измену и умирает у него на руках. — Но для этого потребуется внести изменения в сущность образа, да и в отношения между мужем и женой. — Пусть так. — Ты предлагаешь совсем другую пьесу… Героиня и не вспоминала о своем бывшем любовнике. — Это невозможно, противоестественно. — Я же сказал тебе, живи пьесой, забудь о реальности. Или ты предпочитаешь переписать пьесу, ведь сейчас кто угодно по воле случая или прихоти может стать автором… — Но ты же вырезал роль ребенка? — Это другое дело, он не связан с сюжетом. Убийство невинного младенца чревато тем, что лишит героя симпатии публики. — А убийство его несчастной жены? — Послушай, масса зрителей в глубине души мечтают прикончить своих жен… * * * Разве это не Карам Юнес? Точно. Он выходит из кабинета директора. До премьеры осталось всего две недели. Я стоял у входа в буфет и разговаривал с Доррией, звездой труппы, каждый из нас держал в руке чашку с кофе. Когда он, в старом костюме и черном шарфе, намотанном на шею почти до висков, поравнялся с нами, я произнес: — Какая честь нашему театру! Он посмотрел на меня искоса и сухо ответил: — Уйди с глаз долой… Он поздоровался на ходу с Доррией и ушел. Доррия прервала свой разговор о подорожании чего-то на рынке и поинтересовалась: — Он наверняка приходил спросить об исчезновении своего сына. Я злобно ответил: |