Онлайн книга «Замена»
|
Он смотрел с испугом на мою ладонь, а я думала о другом. Опять о другом. «Соня. Он сказал «Соня»». – Фу, вы меня напугали, это прямо корка какая-то. Что вы делали? – Я делала… выводы. Копоть была густой: я сперва даже не ощутила воды. Сажа витками ложилась в слив, а ладонь все не проступала, и на какое-то мгновение показалось, что я могу тереть час, два, три – и все равно не увижу кожи. Мысль была настолько ясной и убедительной, что я испугалась. Я прикусила щеку. «Джоан. Что ты мне вколола?» – Так не пойдет, – сказал Анатоль. В его голосе был азарт. – Надо растворителем. – Не стоит. – А как же линзы? Я молча терла. Я уже почти видела «линию жизни». – Эм, Соня… Можно я вам помогу? Мы смотрели в зеркало – друг на друга. – Поможете? – Я умею. И я помыл руки, – он показал скомканную салфетку. Я кивнула, пытаясь понять, что я делаю и что делает он. – Понимаете, когда мне было девять, однажды вернулась мама… Анатоль смочил руки раствором и положил пальцы левой руки мне под веко. Он смотрел на меня очень серьезно, как на журнал, который надо заполнить чисто и без ошибок. Он смотрел на мои глаза, на кожу вокруг них, и мне дышалось… Через раз. – …у нее очень дрожали руки. Она говорила, что от нервов, это теперь я знаю: из-за таких, как мы с вами… Прикосновения к глазу я не ощутила, просто все вдруг потемнело – и сразу же поплыло. – Я каждое утро надевал ей линзы, каждый вечер – снимал… Я видела мутно одним глазом, и через секунду – влажное прикосновение придержало мне другое веко. Он был очень аккуратен. – Поначалу это очень страшно было – девять лет, вы только представьте, но, знаете, я помню это как сейчас… У соседей за стенкой зашумела вода, мои колени растворялись. – Вот так, – сказал Анатоль. Я моргала, прогоняя пелену. – Это было так давно, что я уже почти и забыл, и вы, наверное, похожи на нее, ну, мне так кажется… Вы очень красивы, то есть я понимаю, что вы синестетик, у вас желтые глаза… Я сейчас чушь несу, да? – У вас язык заплетается. – А у вас руки грязные! – Вы не смотрите мне в глаза. Вы же хотели? – А вы… А я вас люблю. – А я – вас. * * * Степь дрожала под полуденным солнцем, степь пахла – одуряюще, пряно, по-настоящему. Она упиралась в слепящий осколок на западе, а мы спорили. – Река. – Залив. – Соня, не спорь. Это река. Он улыбался. Улыбалась я. Мы сбежали из ванной – от его неловких движений, от моей боли, от запаха душевого геля и семи стенок до Келсо. Мы сидели в растрепанной одежде на берегу степи и спорили о блестящем пятне. «Если хочешь, это будет море», – на самом деле говорил Анатоль. «Если хочешь, пусть будет река», – предлагала я. – Наверное, это широченная речка, – улыбнулся Анатоль. – С горько-сладкой водой. – Горько-соленой. Он поднял брови, и я напомнила: – Моря стали горько-сладкими после Первого сдвига. – А, ну да, – Анатоль пощелкал пальцами. – Как там? «Вся и земля улыбалась, и горько-соленое море». – Да. А еще – «есть на равнине соленого моря утесистый остров». – Или: «Стоишь на берегу, и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря, – он пожевал губу и еще немного продолжил: – И веришь, что свободен ты…» Куарэ умолк, досадливо пощипал переносицу. – Откуда это, Анатоль? – Да так, фильм один, – ответил он, снимая халат. – Пойдем, Соня. Ветер трепал его простую серую футболку. Я встала. Тот же самый порыв ветра залез под блузку. – Куда мы идем? – Туда, Соня. Давай посмотрим, что там. Я приложила ладонь ко лбу. Солнце припекало, и теплый демисезонный костюм казался все тяжелее. – Мы не дойдем. – Не дойдем, – кивнул он. – Добежим. Запах степи бросился в лицо, стал тугим – и вбился в горло. Я не горела – сгорала от этого бега – от радости, от глупости. Анатоль бежал рядом, в какой-то момент подал мне руку, и стало легче, стало быстрее. «Рак», – вспомнила я, когда солнце будто бы взорвалось, а воздух в легких остекленел. Больше ни о чем я подумать не успела, потому что ветер все бил в лицо, а земля не спешила навстречу. Она становилась все дальше – земля, ее травы, ее мягкий и резкий запах. Мы летели. – Это река, Соня! – кричал Анатоль. – Огромная река! «Или узкое море. Пожалуйста, пусть там будет горькая вода. Горько-горько-соленая». Все вокруг становилось невыносимо ярким, но почему-то не получалось зажмуриться. Я видела, как раздавалась под нами степь, будто кто-то раскатывал ее, разворачивал спрятанное. Леса, пряди гор – я знала, где и что будет, где и что должно быть. И я слышала, как это все появляется вокруг. Хотелось плакать, потому что чем красивее становилась песня степи, тем больше пустело внутри, тем больнее бил по глазам свет. Я уже не видела, где солнце, не знала, сколько их – солнц, и, будто обменявшись со светом, уходила боль. «Не хочу. Пожалуйста, я не хочу умирать. Не сейчас». – Так красиво, – прошептал голос. – Ты видишь все это, Соня? «Анатоль тоже видит это. Он тоже уходит». – И… Мне не больно, Соня. Понимаешь? Не больно! Шепот Анатоля, мысли Анатоля, его восторг. Я слышала все это сквозь слезы: «я – это я» больше не работало. Я была собой, им, всем этим миром, чем-то большим… Удар. И почти сразу же – еще один. «Вот и хорошо», – подумала я. Вернулась боль – очень знакомая, близкая, моя. «Вот и славно». А потом земля бросилась мне навстречу, и я потеряла руку Анатоля. * * * – …К чему?! – Не знаю, найди! Нужно запустить ее сердце! Прикрепи электроды!.. – Да вы посмотрите! Мои руки! Они проваливаются! Сквозь нее, о боже! – Николь, дай сюда!.. * * * Удар. – Это самый нижний этаж, минус шестой. Или пятый. Смотря откуда мерять. Я открыла глаза. Все плыло, что-то слепило меня, и голос был неправильный: не голос Анатоля. |