Онлайн книга «Замена»
|
– Вы в медикаментозном параличе… Витглиц, вы меня слышите? Я хотела кивнуть, потом поняла, что значит слово «паралич», и даже не попыталась разжать губ. Свет пропал, а после – явился снова – как очень быстрый маятник. – А, вижу. Зрачковый рефлекс есть. Голос почему-то ассоциировался с переломами, со складным метром. – Давайте проясним. Здесь все вокруг опутано взрывчаткой. Именно поэтому я вам и сообщаю подробности – чтобы вы не дергались. «Переломанный. Заместитель Велкснис». – Опустите голову. Что-то надавило мне на затылок, и, наконец, пришло ощущение пространства: «Я сижу». Мелкий пепел сеялся сквозь поле зрения, и я увидела отглаженные лацканы, вырез, свежую блузку и – раз, два, три, четыре… – нити проводов, воткнутых мне в грудь. – Это датчики детонаторов. Если вы попробуете, м-м, дематериализоваться, произойдет взрыв. Теперь позвольте… Шершавые пальцы взяли меня за подбородок, встряхнули, и сыплющийся пепел пропал, обнажая класс. Парты стояли у стен, и на каждую положили устройство с тусклым алым зрачком. Мои провода уходили в эти приборы. Взгляды давили мне на грудь – точно над последней пуговицей пиджака. Алые взгляды принадлежали взрывчатке. Остановившиеся, напуганные – детям. «Они уже все мертвы». – Под вами термохимический боеприпас – на случай, если вы – это уже не совсем вы. И последнее: ваша работа – просто посидеть здесь. Побудьте хорошей учительницей. До свидания. Перед глазами сеялась пепельная метель, «до свидания» болью застряло в виске. Потом коротким фиолетовым ударом закрылась дверь – и все. Я осталась наедине с 1-A. «Я должна что-то сказать. Хоть что-нибудь». Дэйв, Марта, Андрей, Роман, Микаэлла, Стефани… Они все – гарантия того, что я не сдвинусь с места. Нет, не так. Гарантия того, что я останусь человеком. И я люблю их всех, а они меня ненавидят. Они умные, взрослые – и они все слышали. Время текло размеренными толчками, я почти ничего не чувствовала, кроме ноющей потребности в словах. – Не… – я закашлялась. Горло сводило от боли. – Не молчите. – Не двигайтесь, мисс Витглиц, – сказал Роман, и их прорвало – всех и сразу. Они кричали, что не хотят умирать, они требовали, чтобы им все объяснили, рыдали, и яркие копья безошибочно метили мне в голову. Боль была сумасшедшая: болело почти все, что я ощущала. Они меня обвиняли. Я видела свой короткий полет, я снова чувствовала руку Анатоля в своей руке. Я закрывалась, потому что это был мой последний урок, здесь не было окон, матовый свет ламп не давал теней, и так выглядел мой эшафот. Последний урок. Почти как первый. * * * – «Тише! – сказал извозчик. И все они стали прислушиваться. Что-то наконец начало происходить в темноте». Профессор посмотрел на часы и закрыл книгу. Девочка заметила, что он оставил палец на той странице, «…происходить в темноте», – повторила она про себя, чтобы запомнить и представить: не видно что, но что-то происходило. Она даже кивнула себе. – Мне пора. Мы продолжим завтра. Девочка прикрыла глаза: завтра – значит завтра. Вокруг шумели другие дети: старше ее, младше ее. Они не понимали, что сказал профессор, иначе почему просили его продолжить? Девочка оглядывалась, рассматривая их крики. Ей было слишком ярко и хотелось выйти, но профессор еще никого не отпускал. – Соня умеет хорошо читать, – сказал профессор. – Соня? Девочка не сразу поняла, что это о ней. Она внимательно смотрела, как плачет маленький мальчик на задней парте. Он почти не умел разговаривать, и ему скоро понадобится обезболивающее. Его плач был с серым блеском, как кожа на его макушке. «Он не хочет лекарств, он хочет слушать», – поняла девочка. – Соня, иди сюда, – терпеливо позвал профессор. – Да. Кто-то сказал «фу», кто-то – «бе». Кто-то спросил: «Разве Витглиц не немая?» Она встала, парта-ящик оцарапала ей коленки: скоро станет совсем тесно. Почему-то дети не скандировали «Ты-умрешь», и девочка окончательно уверилась, что при профессоре никто не упоминает ее кличку. Профессор открыл перед ней книгу, и девочка села на его место. Книга была большая, она еще не видела таких – даже среди тех, что нянечки читали сами. Матовый свет падал сверху, теней не было. На столе лежал игрушечный зверек. Кто-то нарисовал ему шрамы на животе. – Она скучная, – сказал голос. – И глупая. В комнате загудели. – А книга скучная? – спросил профессор, открывая дверь, и гудение стихло. – Или кто-то еще умеет хорошо читать? Она, хмурясь, смотрела на буквы. Ей казалось странным читать вот так – для всех. Щелкнула дверь. – Эй, «Ты-умрешь», а где твой белый? – Да, «Ты-умрешь», ты сыграла на его писюне сегодня? – «Они пели в тон ему, только гораздо выше, в прохладных, звонких, серебристых тонах», – прочитала девочка и остановилась. Она знала – каково это, когда звуки светятся и выглядят. Она повысила голос. Интонации – вот что важно, думала девочка. Дети все еще гудели, но уже что-то изменилось. Девочка чувствовала на себе их взгляды, чувствовала, что им становится любопытно. Кто-то зашикал на соседа. «У меня получается», – удивилась девочка. Слова скользили – сочные и добрые, они подсказывали интонацию и темп, и ей казалось, что нужно еще немного подержать паузу – чтобы выделить слова с большой буквы. И еще точнее расставить ударения – вот, между кавычек: это же такие важные мысли. Дети гудели о своем. А после всех позвали на ужин. Они шли мимо девочки, мимо ее взгляда, вперенного в книгу. Мимо всех ее интонаций и ударений. За Юлией пришла сестра с капельницей. – …А Дигори совсем дурак. Зачем он так сделал? Нужно было, как Полли сказала. Девочка не сразу поняла, что это говорят ей. – Эй, «Ты-умрешь», ты чего это? Мальчик был новенький. Он знал ее кличку, но не знал ничего о ней. И у него был рак костей. «Ты умрешь», – хотела сказать она, как велел ей Кристиан. – Он еще маленький. Он попал в волшебную страну, потерялся. «Как странно шелестит мой голос», – подумала девочка. – Ну и что? – заупрямился новенький. – Я тоже маленький, и мне очень больно. Но я же знаю, как надо! |