Книга Шесть ночей на Акрополе, страница 37 – Георгос Сеферис

— Я не нахожу таких типов у Эсхила.

— Не находишь?! Эсхил — это настоящий Энкелад!.. [138] Мегатерий!..

Лонгоманос горделиво осмотрелся вокруг, словно петух-победитель. Сфинга попыталась было успокоить его своим взглядом и голосом.

— И все же, — глубокомысленно изрекла она, — есть личности более сильные, чем Эсхил… Рядом с нами… Совсем рядом… Не так ли, Лала?

Вопрос, заданный Лале, показался Стратису чудовищным. Лонгоманос уставился на нее, словно желая загипнотизировать:

— Что скажет незрелая Пасифая?

Лала потерла стежки на вышивках своей сумки:

— Конечно, может быть, есть личности более сильные, а мы про то и не знаем, но разве…

— «И ноги его подобны халколивану», [139] — продекламировал сотрясающимся голосом Лонгоманос, поглаживая себе колени.

Лицо Сфинги так и озарилось благодарностью Лале.

— Но разве?… — спросила она, возвращаясь к незавершенной фразе.

— Но разве… — проговорила Лала. — Я хотела сказать: …но разве знали, что Луис выйдет победителем на марафонской дистанции? [140]

— Кто позволил тебе разговаривать, Кирка? — прогрохотал Лонгоманос.

Сфинга побледнела. Атмосфера становилась напряженной.

— Личность — это большая проблема, — заметил Стратис.

— Я знаю, — сказал Лонгоманос, пытаясь сдержаться. — Великая, могучая, прозорливая — в этом заключается все!

— Полифем, например, — сказал Стратис.

Лонгоманос вскочил со своего сидения и грозно встал перед Стратисом:

— Полифем или золотой осел — вот что тебе положено!

— В настоящий момент, — ответил Стратис, — мне кажется, что меня и вовсе нет, что я — Никто.

Услышал это Лонгоманос или не услышал, но он устремил взор ввысь и возгласил другим голосом, словно идущим из недр земных:

— Приди, Кнут! Приди, Кирка! Приди, юная Пасифая!.. Придите! Придите!.. Мой бог зовет вас!.. Мой бог повелевает!..

И, не глядя больше ни на кого, он торжественно прошествовал в соседнюю комнату. Кнут первым последовал за ним. Сфинга взяла Лалу за руку и потянула за собой. Лала поднялась, сделала два шага, но затем упрямо остановилась.

— Пожалуйста, — просила ее Сфинга. — Наступило великое мгновение, ты должна пойти…

Голос ее отчаянно молил:

— …Ты должна пойти… Бойся луны… Она наполняется, наполняется… Ты не слышала?…

Лала посмотрела испуганно.

— Стратис, Николас, — сказала она. — Мне нужно домой.

С громким вздохом отчаяния Сфинга оставила ее и последовала за другими. Громко хлопнула дверь. Послышалось неразборчивое рокотание голоса Лонгоманоса, и тут же Сфинга выскочила обратно, словно выброшенный мусор. На улице ее прорвало:

— Сегодня ты погубила меня, Лала!

Она ушла, даже не попрощавшись.

Трое других медленно пошли к дому Лалы, храня молчание. На прощание Николас сказал ей:

— У нас была пушка, Лала, а мы про то и не знали. Будь осторожна: у тебя в руке веревочка для пальбы.

Была пятница. Наступил вечер. Стратис писал, когда в дверь постучали. Вот уже несколько дней, как в доме его царил покой. Он подошел к двери и открыл. Это была Сфинга.

— Прости, что помешала. Увидела свет и решила подняться.

Говорила она нерешительно.

— Ты мне не помешала, — сказал Стратис. — Я думал о тебе. Мы уже давно не беседовали спокойно и наедине.

Они уселись в его комнате. Сфинга огляделась вокруг.

— Книги и бумаги, — сказала она усталым тоном.

— Я не несу ответственности за декор.

— Никто не несет ответственности.

На лице у нее было столько меланхолии, что оно казалось покрытым инеем, к которому можно было даже притронуться.

— Мы не беседовали с того вечера во «Встрече безумных плотников».

— С того неудачного вечера, — сказал Стратис.

— Я так и не спросила тебя, ходил ли ты к Лале.

— Предпочел вернуться в Афины.

— Жаль. Ты бы и с Саломеей встретился. Неожиданно она тоже оказалась там.

— Жаль. Это был бы случай.

— Прекрасный случай. А еще более прекрасный случай был бы, если бы ты пришел позже: она осталась там на ночь.

Сфинга замолчала, разбирая по слогам надписи на книжных корешках.

— Ах! У тебя и «Утраченное время» [141] есть, — сказала она безразлично. — Когда-то я пыталась переводить его, но оно вызвало у меня отвращение. Какой декаданс!

— Интересно было бы взглянуть на твою работу, — сказал Стратис.

— Всего-навсего несколько страниц. Я отдала их Лале, можешь взять у нее… Может быть, вы бы прочли их вместе.

Стратис разозлился и не стал отвечать. Сфинга неожиданно спросила:

— Скажи, ты о ней думаешь?

— О ком? О Саломее? С того времени, как она пропала, думаю больше.

Сфинга замялась, а затем сказала:

— Теперь, когда она заманила Лалу, тебе остаются одни раздумья.

— А как же Лонгоманос?

— Его она не желает. Я тебе уже говорила это. Впрочем, ты и сам видел.

— Мне казалось, что ты обожала Лонгоманоса.

Сфинга вздохнула:

— Я его обожаю. Однако наши отношения уже выше плотских. Минотавр пребывает на такой высоте.

— А мы отводим к нему девушек и юношей?

— Если угодно. Должен ведь он питаться.

— А ты чем питаешься?

— Речь ведь не обо мне, — ответила Сфинга. — Иногда бываю с Калликлисом, иногда — с Нондасом, иногда — с тобой.

Она покраснела и тут же поправилась:

— Прости: я имела в виду с кем-нибудь вообще.

Это было одно из редких мгновений, когда она была симпатична Стратису. Он сказал:

— Может быть, и с Лалой.

— Странно: сегодня я все тебе выдаю. Да, я подготовила бы Лалу для Сокола, если бы она согласилась…