Онлайн книга «Вред любви очевиден»
|
Взлетает самолёт, в нем Маша и Миша. Маша положила голову ему на плечо. Миша, пытаясь преодолеть внутреннюю дрожь, пробует читать журнал, но ничего не понимает. Тихо целует Машины волосы. На площади перед аэровокзалом Миша договаривается с извозчиком. Вещей у них почитай что и нет – две лёгкие сумки через плечо. Они обращают на себя внимание – красивые люди. В машине они молчат. Маша смотрит на свои родные места. Миша взял её за руку. – Маша… Вот мы с тобой… прилетели… – Я от нервов заснула, – отвечает Маша. – Ничего не заметила. – Как ты тихо спишь. Как птичка. – Не, я вообще брыкаюсь. Ворочаюсь. Люди утверждали – разговариваю во сне на неизвестном языке. Я беспокойный… партнёр. Миша юмористически пожимает плечами. – Брыкайся на здоровье. Долго ещё? – Долго. – Давай теперь я посплю… – говорит Миша, обнимая Машу. Они высадились в небольшом посёлке у моря, возле крепкого двухэтажного дома. – Вот моя деревня, вот мой дом родной, – говорит Маша. – Миша, ты извини, я тебя представлю как мужа. Тётка у меня правильная, в Москву провожала – всё пилила, испортишься, говорит, закрутишься, золото на медяки разменяешь… – Хорошо, пусть я буду муж. И уж попрошу без фокусов. Чтоб слушалась, ясно? – А я не слушаюсь? – А вот мы посмотрим, какая из тебя жена. Тётка Галя, здоровая пожилая женщина явно крутого нрава, как раз домывала полы. – Эть! – крякнула она с досадой, завидев Машу и Мишу. – Машура! А что это ты за телеграммку прислала – приеду, когда приеду, чего приеду? Ни дня, ни рейса – ничего… – Галуша моя… – Маша обняла тётку. – Да руки грязные, погоди, Машура… Тётка обтёрла руки об передник, всмотрелась в Машу. – Хороша, зараза. Ещё краше стала. – Вот, Галуша, это мой муж. Миша. – Муж? – удивилась тётка. – Хоть бы слово написала. Честно – муж? Расписались или так? – Расписались, – ответил Миша. – Только что. – Снимайте обувку, я вам тапки дам. Пошли наверх, в твою комнату. Я там всё намыла. Галя проводит Машу и Мишу в светлую, чистую комнату с большим окном на море. – Так ты поёшь или что? – спрашивает тётка. – Пою, вовсю пою. Диск тебе привезла. – Да как я его слушать буду? Мне его совать некуда, твой диск, – ворчит тётка. Маша крутится по комнате, напевает. – Как я хотела к тебе, моя комнатка! Зимой в Москве закрою глаза – и вижу… – Так чего – приезжай, живи. Ну вы погуляйте пока, а через час обедать сядем. Отдыхайте, – машет рукой тётка и уходит по своим хозяйским делам. – Ты что молчишь? – спрашивает Маша. – Тебе нравится? – Да неужели нет? – отвечает Миша. – Как сон всё. Нереально. Нет чувства реальности. Потерял. – Пойдём к морю. Я в море хочу. – Холодно, Маша. – Мне не холодно! Мне вообще не бывает холодно! Спустились к морю. Маша разделась, бегает по берегу, поёт. Миша приближается к ней с опаской, вспоминает свой сон. Маша оборачивается – но лицо у неё молодое, прекрасное, залитое солнцем. – Ты что такой надутый? – спрашивает она Мишу. Миша обнимает её, она тянет его в море. – Пошли, пошли, в воду, туда, скорей… Они прыгают в волнах, целуются. – Ну вот, – смеётся Маша. – А ты хотел – в туалете… – Пойдём в твою комнату, – говорит Миша. – Я требую исполнения супружеского долга. – Прямо сейчас? Может, потерпишь до ночи? Миша категорически мотает головой. – Знаешь, – говорит Маша, – я боюсь. – Все боятся, – наставительно отвечает Миша. – Все боятся и все делают. Хорошие девочки должны слушаться… Господи, какие у тебя глаза… Светишься вся… – Я родом из солнца! – кричит Маша. Миша и Маша в постели. Друг в друге, не хотят разъединяться. – Не уходи, – шепчет Маша. – А всё, я тут навечно, – отвечает Миша. – Так и будем жить, хорошо? – Ага, и ходить так будем. Постепенно к нам привыкнут… Смеются. – Нет, надо идти обедать, – вспоминает Маша. – Ты забыл, мы люди, а люди всё время едят… – Я, может, и человек, а ты разве человек? – А кто я? – Стихийное бедствие. – Не выдумывай… Я человек. Не такой, как ты, но человек. Есть хочу! – вскакивает Маша. – Пошли к людям. Наверное, полпосёлка набежит. Я тут что-то вроде героини. – Ещё бы… – соглашается Миша, одеваясь. Маша пальчиком упирается в крест на его груди. – Ты всё время крест носишь? Ты фанатик? – Почему – фанатик? Обыкновенный, православный. Рядовой. – Что, сильно веруешь? – как-то скривилась Маша. – Обыкновенно. – А он тебе сейчас не мешал? – ехидно интересуется Маша. – Там у вас нет трансляции? – Какой трансляции? – Ну как же? Седьмая заповедь. Там должен быть голос: грех, грех, грех… – Там нет голоса. Это символ веры, и всё. А что касается грехов – то это вопрос личной совести. Притом, заметь себе, Маша, – это вопрос моей личной совести, я его и решать буду. – Ты сказал это злобно. – Не злобно, а твёрдо. – Твёрдо, – повторила Маша, пристально глядя на Мишу. – Раздавишь ты меня… своим крестом. – Это ты меня сожжёшь… своим солнцем. – Кто кого, значит? – спрашивает Маша, упершись руками в Мишину грудь. – Ты сильнее меня! – Я сильнее другой силой, – отвечает Миша. – А твою силу мне-не-о-си-лить! Оба, смеясь, падают на постель. Набежало, действительно, полпосёлка: в саду, за столом, под деревьями праздновали Машин приезд человек двадцать. Впрочем, молодых было мало, и Миша с Машей невольно, ничуть не заботясь о том, обдавали людей свежим счастьем, как тёплой волной. Маша с аппетитом набросилась на еду, Миша – нет, в нём всё-таки возникало напряжение от полной загрузки нервов. Тётка Галя, при всей своей наработанной годами чинности, гордилась племянницей открыто. – Ешь, ешь, моя красавица, – приговаривала она. – Что там в Москве хорошего, в ваших супермаркетах дрянь мороженая… – В центре вообще продовольственных магазинов нет – офисы, бутики… – ответила Маша. |