Онлайн книга «Голос»
|
— Я тут воевал, — сказал Жбанков, — ну и остался… Короче — оккупант… — Сколько же вам лет? — Не так уж много, сорок пять. Я самый конец войны застал, мальчишкой. Был вестовым у полковника Адера… Ранило меня… — Расскажите, — попросила Белла, — вы так хорошо рассказываете. — Что тут рассказывать? Долбануло осколком, и вся любовь… Ну что, пошли? В доме зазвонил телефон. — Минутку, — воскликнула Белла, на ходу доставая ключи. Она скоро вернулась. — Юхан Оскарович просит вас к телефону. — Кто? — спрашиваю. — Лийвак… Мы зашли в дом. Щелкнул выключатель — окна стали темными. Я поднял трубку. — Мы получили ответ, — сказал Лийвак. — От кого? — не понял я. — От товарища Брежнева. — То есть как? Ведь письмо еще не отправлено. — Ну и что? Значит, референты Брежнева чуточку оперативнее вас… нас, — деликатно поправился Лийвак. — Что же пишет товарищ Брежнев? — Поздравляет… Благодарит за достигнутые успехи… Желает личного счастья… — Как быть? — спрашиваю. — Рапорт писать или нет? — Обязательно. Это же документ. Надеюсь, канцелярия товарища Брежнева оформит его задним числом. — Все будет готово к утру. — Жду вас… …Девушки принялись возрождать закуску. Жбанков и я уединились в спальне. — Мишка, — говорю, — у тебя нет ощущения, что все это происходит с другими людьми… Что это не ты… И не я… Что это какой-то идиотский спектакль… А ты просто зритель… — Знаешь, что я тебе скажу, — отозвался Жбанков, — не думай. Не думай, и все. Я уже лет пятнадцать не думаю. А будешь думать — жить не захочется. Все, кто думает, несчастные… — А ты счастливый? — Я-то? Да я хоть сейчас в петлю! Я боли страшусь в последнюю минуту. Вот если бы заснуть и не проснуться… — Что же делать? — Вдруг это такая боль, что и перенести нельзя… — Что же делать? — Не думать. Водку пить. Жбанков достал бутылку. — Я, кажется, напьюсь, — говорю. — А то нет! — подмигнул Жбанков. — Хочешь из горла? — Там же есть стакан. — Кайф не тот. Мы по очереди выпили. Закусить было нечем. Я с удовольствием ощущал, как надвигается пьяный дурман. Контуры жизни становились менее отчетливыми и резкими… Чтобы воспроизвести дальнейшие события, требуется известное напряжение. Помню, была восстановлена дефицитная райкомовская закуска. Впрочем, появилась кабачковая икра — свидетельство упадка. Да и выпивка пошла разрядом ниже — заветная Мишкина бутылка, югославская «Сливовица», кагор… На десятой минуте Жбанков закричал, угрожающе приподнимаясь: — Я художник, понял! Художник! Я жену Хрущева фотографировал! Самого Жискара, блядь, д’Эстена! У меня при доме инвалидов выставка была! А ты говоришь — корова!.. — Дурень ты мой, дурень, — любовалась им Белла, — пойдем, киса, я тебя спать уложу… — Ты очень грустный, — сказала мне Эви, — что-нибудь есть плохое? — Все, — говорю, — прекрасно! Нормальная собачья жизнь… — Надо меньше думать. Радоваться то хорошее, что есть. — Вот и Мишка говорит — пей! — Пей уже хватит. Мы сейчас пойдем. Я буду тебе понравиться… — Что несложно, — говорю. — Ты очень красивый. — Старая песня, а как хорошо звучит! Я налил себе полный фужер. Нужно ведь как-то закончить этот идиотский день. Сколько их еще впереди?.. Эви села на пол возле моего кресла. — Ты непохожий, как другие, — сказала она. — У тебя хорошая карьера. Ты красивый. Но часто грустный. Почему? — Потому что жизнь одна, другой не будет. — Ты не думай. Иногда лучше быть глупым. — Поздно, — говорю, — лучше выпить. — Только не будь грустный. — С этим покончено. Я иду в гору. Получил ответственное задание. Выхожу на просторы большой журналистики… — У тебя есть машина? — Ты спроси, есть ли у меня целые носки. — Я так хочу машину. — Будет. Разбогатею — купим. Я выпил и снова налил. Белла тащила Жбанкова в спальню. Ноги его волочились, как два увядших гладиолуса. — И мы пойдем, — сказала Эви, — ты уже засыпаешь. — Сейчас. Я выпил и снова налил. — Пойдем. — Вот уеду завтра, найдешь кого-нибудь с машиной. Эви задумалась, положив голову мне на колени. — Когда буду снова жениться, только с евреем, — заявила она. — Это почему же? Думаешь, все евреи — богачи? — Я тебе объясню. Евреи делают обрезание… — Ну. — Остальные не делают. — Вот сволочи! — Не смейся. Это важная проблема. Когда нет обрезания, получается смегма… — Что? — Смегма. Это нехорошие вещества… канцерогены. Вон там, хочешь, я тебе показываю? — Нет уж, лучше заочно… — Когда есть обрезание, смегма не получается. И тогда не бывает рак шейки матки. Знаешь шейку матки? — Ну, допустим… Ориентировочно… — Статистика показывает, когда нет обрезания, чаще рак шейки матки. А в Израиле нет совсем… — Чего? — Шейки матки… Рак шейки матки… Есть рак горла, рак желудка… — Тоже не подарок, — говорю. — Конечно, — согласилась Эви. Мы помолчали. — Идем, — сказала она, — ты уже засыпаешь… — Подожди. Надо обрезание сделать.. Я выпил полный фужер и снова налил. — Ты очень пьяный, идем… — Мне надо обрезание сделать. А еще лучше — отрезать эту самую шейку к чертовой матери! — Ты очень пьяный. И злой на меня. — Я не злой. Мы — люди разных поколений. Мое поколение — дрянь! А твое — это уже нечто фантастическое! — Почему ты злой? — Потому что жизнь одна. Прошла секунда, и конец. Другой не будет… — Уже час ночи, — сказала Эви. Я выпил и снова налил. И сразу же куда-то провалился. Возникло ощущение, как будто я — на дне аквариума. Все раскачивалось, уплывало, мерцали какие-то светящиеся блики… Потом все исчезло… |