Онлайн книга «Голос»
|
— Какую ногу? — Деревянную. — Что? — закричал Жбанков. Потом он нагнулся и высоко задрал обе штанины. Его могучие голубоватые икры были стянуты пестрыми немодными резинками. — Я в футбол до сих пор играю, — не унимался Жбанков. — У нас там пустырь… Малолетки тренируются… Выйдешь, бывало, с похмелюги… — Баня готова, — сказала Эви. Мы оказались в предбаннике. На стенах висели экзотические плакаты. Девушки исчезли за ширмой. — Ну, Серж, понеслась душа в рай! — бормотал Жбанков. Он разделся быстро, по-солдатски. Остался в просторных сатиновых трусах. На груди его синела пороховая татуировка. Бутылка с рюмкой, женский профиль и червовый туз. А посредине — надпись славянской вязью: «Вот что меня сгубило!» — Пошли, — говорю. В тесной, стилизованной под избу коробке было нестерпимо жарко. Термометр показывал девяносто градусов. Раскаленные доски пришлось окатить холодной водой. На девушках были яркие современные купальники, по две узеньких волнующих тряпицы. — Правила знаете? — улыбнулась Белла. — Металлические вещи нужно снять. Может быть ожог… — Какие вещи? — спросил Жбанков. — Шпильки, заколки, булавки… — А зубы? — спросил Жбанков. — Зубы можно оставить, — улыбнулась Белла и добавила: — Расскажите еще что-нибудь. — Это — в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил… Девушки испуганно притихли. — Дружок мой на ассенизационном грузовике работал. Выгребал это самое дело. И была у него подруга, шибко грамотная. «Запах, — говорит, — от тебя нехороший». А он-то что может поделать? «Зато, — говорит, — платят нормально». — «Шел бы в такси», — она ему говорит. «А какие там заработки? С воробьиный пуп?»… Год проходит. Нашла она себе друга. Без запаха. А моему дружку говорит: «Все. Разлюбила. Кранты…» Он, конечно, переживает. А у тех — свадьба. Наняли общественную столовую, пьют, гуляют… Дело к ночи… Тут мой дружок разворачивается на своем говновозе, пардон… Форточку открыл, шланг туда засунул и врубил насос… А у него в цистерне тонны четыре этого самого добра… Гостям в аккурат по колено. Шум, крики, вот тебе и «Горько!»… Милиция приехала… Общественную столовую актировать пришлось. А дружок мой получил законный семерик… Такие дела… Девушки сидели притихшие и несколько обескураженные. Я невыносимо страдал от жары. Жбанков пребывал на вершине блаженства. Мне все это стало надоедать. Алкоголь постепенно испарился. Я заметил, что Эви поглядывает на меня. Не то с испугом, не то с уважением. Жбанков что-то горячо шептал Белле Константиновне. — Давно в газете? — спрашиваю. — Давно, — сказала Эви, — четыре месяца. — Нравится? — Да, очень нравится. — А раньше? — Что? — Где ты до этого работала? — Я не работала. Училась в школе. У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова. — Чего тебя в газету потянуло? — А что? — Много врать приходится. — Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят — нехорошо… — О чем? — О сексе. — О чем?! — О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное… — А ты знаешь, как правильно? — Да. Я ходила замуж. — Где же твой муж? — Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии. — Прости, — говорю. — Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки… Сплошные многоточки… Я бы хотела работать в Таллинне. Здесь очень маленькая газета… — Это еще впереди. — Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю. — А что ты любишь? — Я люблю стихи, люблю «Битлз»… Сказать, что еще? — Скажи. — Я немного люблю тебя. Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить… — Ты очень красивый! — В каком смысле? — Ты — копия Омар Шариф. — Кто такой Омар Шариф? — О, Шариф! Это — прима!.. Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер. Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул… Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор. Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами. Дважды обежав вокруг коттеджа с песней «Любо, братцы, любо!», Жбанков уселся на полку и закурил. — Ну как? — спросила Белла. — Нормально, — ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу. — А вы? — спросила Белла, обращаясь ко мне. — Предпочитаю душ. В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться. «Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, — твердил я, — выпила три рюмки коньяка и ошалела…» Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником. Снаружи доносились крики и плеск воды. Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике. — Ты злой на меня? — Нисколько. — Я вижу… Дай я тебя поцелую… Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте… — Нехорошую игру ты затеяла, — говорю. — Я тебя не обманываю. — Но мы завтра уезжаем. — Ты будешь снова приходить… Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки… — Ну, что ты? Что ты? — спрашиваю. — Так всегда целуется Джуди Гарланд, — сказала Эви. — И еще она делает так… Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом, — все знаешь и счастлив как мальчишка… |