Книга Болтушка, страница 11 – Моррис Глейцман

Я кивнула.

Аманда прочла обе записки, и в глазах у нее мелькнула тревога.

— О'кей, — сказал Дэррин, — докажите, что вы такие крутые. Пробегите со мной наперегонки до памятника воинам и обратно. Если проиграете, мы с ребятами вымоем Косгроув ее кудряшки молочным коктейлем.

Аманда еще больше встревожилась.

Я встала.

Папа говорит, что я болтушка, — и, похоже, он прав.

«По всем правилам! — написала я в блокноте. — На стадионе. 100 метров. Ты и я».

Дэррин прочел записку.

— Идет, — сказал он.

Тогда я еще приписала:

«Проигравший съест лягушку».

Эту записку Дэррин прочел два раза.

— Идет, — повторил он и побил собственный рекорд по ехидным ухмылкам.

Один из его дружков, прочитавший через плечо мои записки, дернул его за рукав.

— Дэррин, там этот тент поставили, как раз на беговой дорожке.

— Хорошо, — сказал Дэррин, глядя прямо на меня, — тогда в понедельник, на большой перемене, когда уберут шатер. — Он скомкал листок и кинул его в меня. — Утром можешь не завтракать, наешься на переменке. — И он вразвалочку зашагал прочь со своей гогочущей свитой.

Аманда расправила и прочла две последние записки — и посмотрела на меня как на чокнутую. И правильно.

Но она ничего не успела мне сказать, потому что сзади кто-то рявкнул:

— Аманда! Встань сейчас же!

Это мистер Косгроув собственной персоной вышел из своего магазина.

Аманда вскочила, но глаз на отца не подняла: она сразу как-то съежилась и уставилась в землю.

И впрямь, зрелище было не из приятных: багровая от ярости физиономия мистера Косгроува совершенно не гармонировала с его серо-зеленым клетчатым пиджаком.

— Ты же юная леди, — прорычал он, — а расселась в придорожной канаве, как пьянчуга!

Аманда стояла перед ним, опустив голову.

Но тут мистер Косгроув заметил меня.

О чудо! Из разгневанного папаши он вмиг превратился в улыбающегося президента самых прогрессивных в мире… как их там.

— Кого я вижу! — воскликнул он.

Я слабенько улыбнулась и помахала рукой.

— Спасибо, что согласилась уделить нам время сегодня вечером.

О чем это он? Я посмотрела на Аманду, но она усердно изучала тротуар.

— Ведь правда, было бы странно, — продолжал он, — если бы дочь президента ассоциации на собрании, посвященном шефской работе, не смогла представить собственную подшефную.

Я уставилась на него. Потом полезла за блокнотом. Но тут Аманда заговорила.

— Папа, — сказала она тоненьким голосом, — ты все неправильно понял. Ро вовсе не моя подшефная.

Мистер Косгроув посмотрел на нее в упор.

— Три дня назад, — пробасил он, — ты утверждала, что это именно она! Кто же твой подшефный?

— Никто, — прошептала Аманда, не поднимая глаз.

Мистер Косгроув сверлил ее глазами, пока цвет его лица не стал отлично гармонировать с начищенными темно-вишневыми ботинками.

— Ничего другого я от тебя и не ожидал, — процедил он наконец. — Ступай в дом!

Аманда повернулась и побрела за отцом. На меня она так и не взглянула.

Я же смотрела ей вслед, понимая, что придется выбирать.

Бросить подругу в беде?

Или позволить превратить себя в общественную нагрузку?

Бедное убогое дитя.

Тяжелый случай.

Сочувственные улыбки.

Жалостливый шепот за спиной.

И так — всю жизнь.

Я пока ничего не решила. Обещала себе, что приму решение по дороге домой, но вот уже и дом виден, а я все еще думаю.

Столяру из песни было куда легче.

Я бы на его месте так не мучилась.

Даже если бы переехала пуделя.

* * *

Вот вам мой совет: нужно принять трудное решение — обсудите его сначала с фермером-садоводом.

Садоводы умеют смотреть в корень, не отвлекаясь на всякую ерунду. Потому, наверное, что имеют дело с природой и еще с министерством сельского хозяйства.

— Это проще простого, Тонто, — заявил папа, когда я ему все рассказала. — Если ты туда пойдешь, ей будет хорошо, а тебе плохо. Не пойдешь — ей будет плохо, а тебе хорошо. Ты для меня важнее, так что я считаю, лучше тебе не ходить.

Я подумала про Аманду, как она там сидит дома со своим сердитым папашей.

Я представила, как просияет ее лицо, когда она откроет дверь и увидит меня.

Потом я вспомнила свой первый день в новой школе и подумала, что люди с таким характером, как у меня, просто не могут быть ничьими подшефными. Потому что, если мы раскиснем от всеобщей жалости, мы вообще черт знает что можем запихнуть кому-нибудь в рот.

Например, размокшее мыло.

Или грязные носки.

Или ящерицу плащеносную.

— Ты прав, пап, — сказала я.

Он кивнул и полез в холодильник за газировкой.

— Но, знаешь… я все-таки пойду.

Папа усмехнулся:

— Молодец, Тонто! Я так и думал.

Я же говорю, садоводы — люди простые. Что на уме, то и на языке.

— Никогда еще не был на вечеринке в честь общественной работы, — добавил папа. — Обожди, я мигом, только чистую рубашку надену.

В животе у меня заныло.

Хотелось бы надеяться, что садоводы умеют держать слово. Особенно насчет своего поведения на людях.

* * *

Когда Аманда открыла дверь и увидела меня, она остолбенела.

— Не подвезете на собрание? — спросила я. — А то папа уже уехал.

Ну да, знаю, получилось немножко театрально. Может, это у нас семейное.

Аманда просияла.

Мистер Косгроув тоже. Ну, что-то вроде.

Он почти перестал хмуриться и, когда мы подъезжали к зданию клуба, даже улыбнулся мне и сказал, что не надо нервничать, потому что все там будут ко мне добры.

Все и впрямь были страшно добры.

Аманда водила меня по залу и знакомила с людьми.

— Это Ровена Бэтс, — говорила она. — У нее проблемы с речью, но она успешно с ними справляется.

И все сочувственно кивали.

Где-то на пятом знакомстве я засунула в нос коротенькую сосиску, какие подают к коктейлям. Теперь было не так похоже, что я успешно справляюсь со своими проблемами, но они все равно кивали.