Онлайн книга «Голем в Голливуде»
Диспетчерская 911 так и не откликнулась на два обращения – даже не показала, что они получены. В письме Майку Маллику Джейкоб подробно изложил ход расследования и попросил подстегнуть службу спасения. Пускай Особый отдел поднатужится. Поужинав хот-догами с бурбоном, он уселся на полу и открыл очередную папку. К половине двенадцатого голова раскалывалась, глаза разъезжались. Добравшись до спальни, Джейкоб рухнул в постель, не почистив зубы. Полное изнеможение ощутимо успокоило. Значит, еще не съехал с катушек. Нестерпимый зуд. В руках, спине, шее, промежности. Он скребся как бешеный, но с удвоенной силой зуд перегруппировывался в других частях тела. Он оглядел себя. Они. Повсюду. Жуки. Черным шевелящимся панцирем они укрывали все тело, их лапки легонько корябали в пупке и между пальцами ног. Он заколотил себя по груди, и жуки бросились врассыпную, прячась в лобковой поросли, под мышками и между ягодиц, забивались в уши, тоннелями ноздрей протискивались в гортань. Он отбивался, но выходило только хуже. Пронырливые и несметные, невесть откуда бравшиеся, они зарывались в тело и, схоронившись в незримых полостях между кожей и плотью, дыбились живыми бугорками. Раздирая ногтями кожу, он выскребал их из схронов и вопил, вопил, вопил. Потом в руке его оказался острый камень, и он стал себя кромсать, целыми лоскутами срезая кожу с голеней, ступней, рук и живота, но зуд не унимался; что угодно, лишь бы от него избавиться; он нацелил острие на себя; через секунду он рыдал сотней искривленных ртов, а жуки проникали в его мозг. Он бился головой о каменную стену, чтобы раскроить череп. А потом перерезал себе глотку. Просунув руку в липкое месиво рассеченных жил и сосудов, он сжал в кулаке жучиное полчище, прекрасно сознавая, что убивает себя. В половине пятого утра Джейкоб, весь в красных следах расчесов, вырвался из хватки сна. Бегом кинулся в ванную и ледяным душем выжег остатки кошмара. Потом, тяжело дыша, по-турецки сидел, мокрый, на коврике. От жуткого озарения потряхивало. Он что-то пропустил. Эпоха цифровой фотографии не лимитировала криминалистов в количестве снимков, но в 1988 году их коллегам приходилось учитывать стоимость пленки и ее обработки. Не было стандартных ракурсов, и потому в деле Упыря снимки разнились. Джейкоб стащил с кровати пропотелые простыни и на матрасе рядами разложил фотографии 8×10. Сравнил. В висках стучало. Одни снимки поменял местами, другие сдвинул друг к другу. Его беспокоила Инес Дельгадо. Зачем тащить ее в спальню, чтобы перерезать горло? Почему не оставить там, где ее настигла смерть? Как прочие жертвы? Значит, это не годилось. Значит, убийцы хотели, чтобы она, как Хелен, Кэти, Дженет и Шерри, оказалась в спальне, и точно так же они хотели, чтобы Криста была в гостиной, Патти – в кухне, Лора – в гардеробной, а Кэтрин Энн – посреди студии. Иногда они сдвигали мебель. Иногда нет. Неизменная деталь – раскинутые ноги. Типичная поза изнасилования. Всегда синяк на спине. Джейкоб мысленно проиграл действия убийцы: встать на колени, ухватить жертву за волосы, запрокинуть ей голову, вскинуть нож. Что он видел? Джейкоб переворошил снимки, отыскивая средний план в ракурсе от ног жертвы. Пять фотографий дали абсолютно ясную картину, еще четыре – почти ясную. Девять раз он увидел то, что видел убийца, занося нож. Девять раз он увидел окно. В семь утра терпение лопнуло. Джейкоб схватил телефон. – Давайте установим незыблемые правила, – сказал Фил Людвиг. – Сейчас я сплю. – Дело важное. Слушайте. Людвиг выслушал. – Хм, – сказал он. – Я пересмотрел все бумаги. Думал, может, кто-нибудь заметил. Пауза. – Очевидно, никто, – сказал Людвиг. – Никто. – Сообразив, что вышло очень самонадеянно, Джейкоб добавил: – Деталь не очевидная. – Избавьте от вашего снисхождения, Лев. Донесся голос Греты: «Выйди на кухню». – Ну? И что это значит? – Я понятия… «Фил. Я же сплю». – Погодите, – сказал Людвиг. Зашлепали тапочки, тихо щелкнула дверь. – Я понятия не имею, что это значит, – сказал Джейкоб. – Но, выходит, это было намеренно. Инес не пыталась вернуться в спальню. Она хотела вырваться из квартиры, ее не пускали. И что-то пошло не так. Для них. Ее били ножом в живот, – может, она врезала одному в морду или по яйцам, тот взбеленился и пырнул. Но по плану ей полагалось лежать перед окном, как остальным. Я не знаю зачем, но тем не менее. Инес еще жива, она умирает, они такие: «Зараза, давай ее к окну, пока не сдохла». Что наводит на мысль: может, они и других перетаскивали? Я-то думал, женщины перемещались по квартире только потому, что сами пытались сбежать, но, может, их связывали как раз затем, чтобы еще живыми перенести и положить перед окном, а тогда уже снимали веревки. При чем тут окна, я не знаю. Однако Инес почему-то не связали. Молчание. – Фил? Вы здесь? – Тут я, – чуть слышно ответила трубка. – Что скажете? – По-моему, вы перебрали кофе. – Я вообще не пил кофе, – рассердился Джейкоб. – Стрекочете как пулемет. – Похоже, я что-то нащупал. – Возможно. – Вы не согласны? – Да нет… Хорошая работа. По крайней мере, хоть что-то делается. – Людвиг зевнул – пыл Джейкоба словно водой залили. – Что дальше? – Не знаю. Еще не успел переварить. – Ладно, переваривайте. А я пошел досыпать. Звякните, если что понадобится. Желательно после десяти. – Фил, вы были правы насчет Дениз Стайн. Пауза. – Вот как? – Она явно ни при чем. – Рад слышать. Да, пока не забыл: я разбираюсь с вашим жуком. Пока ничего. – Спасибо. – Поаккуратнее, Лев. Джейкоб понуро повесил трубку. Людвиг сдержан оправданно. Жертв укладывали перед окном. Ну и что? Джейкоб велел себе успокоиться, не преуспел, заходил по комнате, потирая ладони. На кухне вылил холодный кофе, сварил свежий, стал наливать в кружку, но, заметив, как дрожат руки, опростал кружку в раковину. |