Онлайн книга «Шел старый еврей по Новому Арбату»
Что-то везли. Что-то и куда-то на продажу. Бежал Штрудель вместе со всеми, затерявшись среди горожан. С петухом на руках, чтобы не задавили в толчее. Подобное маловероятно, но было оно так. Не поспеешь – не ухватишь. Старушки взглядывали из окон, руками всплескивали в недоумении: – Ежели теперь, за деньги, такое смертоубийство, что же будет потом? Когда забесплатно?.. Грузовик подкатил к магазину. Очередь вбежала внутрь. Штрудель вбежал тоже. – Что привезли? – спрашивали взволнованно. – Что привезли, – вежливо отвечала продавщица, – то и сожрете. – Скоро ли разгрузят? – еще спрашивали. – Когда разгрузят, тогда и разгрузят. Вас не спросили. Ходил по магазину некто в штатской одежде. Заглядывал в лица, осматривал, как ощупывал, наговаривал считалку, будто в детской игре: – Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не в камере, я не отвечаю. Все вокруг были не военные, однако штатским выглядел только он. Ходил неспешно, приговаривал негромко, перебирая покупателей: Степка толстый – берегися. Савка шустрый – удалися. Санька слабый – оставайся. Сенька малый – не качайся. Родион, выйди вон… – С вещами? – спрашивали с готовностью. Усмотрел Штруделя с петухом, объявил буднично, с наработанным безразличием: – Будем брать. Очередь расступилась. По толпе пробежал шепоток от прилавка до двери: – Это какого такого берут?.. – Какого полагается, такого и берут… – Может, по ошибке?.. – По ошибке детей зачинают… И выпихивали, выдавливали телами на выход, где изготовились стражи порядка. – Что держите в руках? – Не ваше дело, – ответил Штрудель. – Наше. Всё наше. Отдайте петуха. Для улучшения пищевого рациона населения. – Ордер у вас имеется? На изъятие? – Нет. – Тогда запрещено. Вас из сержантов разжалуют в рядовые. Засомневались, затоптались на месте, но штатский успокоил: – Ну и что? Будете топтунами. Работы меньше и зарплата та же. Я посодействую. 2 Окружили. Повели в камеру предварительного заточения, топая кирзовыми сапогами. Усадили на нару. Дергали, будто ненароком, петуха, но Штрудель не отпускал, держал крепко. Сказал человек в штатском: – На вас поступила жалоба. Используете пищу не по назначению. – Кто автор жалобы? – нагло спросил петух. – Автор анонимен. За подписью – Зоркий. – Знаю я этого Зоркого. Который на столбе, с никудышным зрением. Что он мог рассмотреть? Какую такую пищу? Растерялись. – Но вот же вы… Вот! – Я не пища, – ответил гордо. – Перед вами кавалер ордена Золотого Гребешка Первой степени! Хотите международный конфликт? Вы его получите. Призадумались, заерзали сапогами, но объявился некто под стойкий гуталинный призыв, вломился без стеснения в камеру: – Вот я вас удивлю. Вот я вас потрясу. Озадачу для заполнения паузы. – Удиви, – согласились. – Потряси, голубчик. Только без рукоприкладства. Выкрикнул рубахой-парнем: – Какие люди! Какие на наре человеки!.. – И доверительно, другом закадычным: – Пора, роднули, за ум взяться. Соответствовать нашей удивительной эпохе. Надо, роднули, кровь из носа. Из вашего носа. – Мы соответствуем. Только по-своему. – По-своему нам не требуется. Нам требуется по-нашему. – И с наскока: – Что можете сообщить о злокозненном Розенбойме? Штрудель спросил: – О Розенбойме, который занимается распространением сведений, порочащих государственный и общественный строй? – Именно. Ответил с достоинством: – Среди наших знакомых нет ни одного Розенбойма, который бы распространял подобные сведения. Нет и быть не может. Гуталинный прошипел ненавистно: – Выкрутились, суки… Осмотрел с небрежением: – Контингент сырой. Бить долго нельзя. А впрочем… Брали паралитиков, брали эпилептиков, всякую брали хворь. Горбатому – одно лекарство. Оно же мера наказания. Штрудель пригляделся: – Мы где-то встречались? – Где-то. – Может, сидели на горшках? В детском саду? – Может, и сидели. – В одном классе учились? – Может, и учились. – Целовались с подружками? – Не исключено. – Ваша фамилия… Фамилия… – Зовите меня Тут-как-тут. Который всегда на посту. С круговым зрением для бесперебойного досмотра. А пищу придется отдать, чтобы не отягчать положение. – Это не по закону. – Плохо вы их знаете. Дергали петуха из рук, перья на пол опадали; Штрудель их перехватывал, втыкал обратно. – Ну что ж, – решили. – Вот и доигрался. Привлекаем в понятые – присутствовать при обыске самого себя, подписаться под протоколом об изъятии неучтенного продукта питания. Вскочил. Побежал по коридору с петухом в руках, ногой отпахнул дверь: – Беззаконие! Комната. Стол под сукном. Телефоны без счета. Тюрьмовед с лампасами. Пыхтел. Потел. Вычерчивал кривые неуклонного роста увещевания, пресечения с усекновением за истекший период. Бормотал под нос: – Подслушано и прослежено… Выявлено и обыскано… Обуздано и огорожено… Петух попёр напролом: – Сорок минут под арестом, а нас не кормят! Где еда? Где ордер на задержание?.. Тюрьмовед даже не взглянул. – Кто таков? – Циллианус фон Вейсенфельд, вот кто! Тот хохотнул: – Еду им! Вейсенфельдам… Блинчики с мясом. Котлетки на пару. Тефтельки-фрикадельки… Щеки налились помидорным отливом, словно по уши залитые коньяком. В голосе – обида пополам с омерзением: – Пшли вон! Не у Проньки на свадьбе… – и вышвырнул в боковую дверь. |