Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
– Мужики, а ну, гляньте строевым глазом! Дай сюды. – Малафей забирает у нее ребенка и несет к столу. – Ну? Какая ваша рассуждение? Он оборачивается к Варваре: – Звать как? – Кузькой… – Кузьма, сынок мой… Даю вопрос: кто евоный папаша? Мужики рассматривают поочередно Кузьку и Малафея. Варвара пытается отнять малыша, но он не дает. – Сопельник вроде твой, – нерешительно говорит Орёлик. – Пензенский, – соглашается Малафей с сокрушенным видом. – Вся родня с такими… – На кой ты нам сдался! – Она выхватывает Кузьку и уносит. – Жили, не померли, авось проживем без тятьки-обормота… – А коли брешет? – спрашивает Бодунок. – А кто ж их разбереть… Наливай! Все одно за дитю выпить обязательно! – Он сует Варваре брагу. – Пущай хуч он, сукин сын, поглядить на новую светлую жизню! Звенят стаканы, все пьют. – Капуска у вас, тетенька, прямо сахарная, – улыбаясь, говорит Орёлик. – Пущай растеть натуральный боевой куманист. – Малафей, довольный, хлопает Варвару по спине. – Слышь, Варьк, я тута в куманьки записался. Где буза – как рявкну: пролетаи соединяйся али как? А чего нам товарищ Ленин указамши насчет классового врагу? – Он заливается смехом. – Народ, натурально, врассыпную! Боятся его пуще чорта… – Кого? – А Ленина энтого самого, товарища. В чеку-то неохота… Эх, дурять нашего брата! Он и Ленин-то не настоящий, подменили давно. – А тот куды делся? – удивился Орёлик. – Поймали его. Хотели убить, да ловок дюже, цепку сгрыз – и в Китай. На два мильона жемчугов с казны упёр. У его в Америке трахтир и два паровоза. – Брехня, – угрюмо объявил Бодунок. – Тебя самого в чеку надо. Ты только на погляд наш, а порода твоя гнилая… – Авось не гнилей твоей. – Ты со мной не ровняйся, я – путиловский! – Уполномоченный долбанул кулаком по столу. – Ты – шантрапа, у тебе пролетарского – одни сопли! Оглушительно зазвенело разбитое стекло, посыпались осколки. Кто-то отчаянно завопил снаружи: – Бросай оружию! Руки в гору, гады! На мгновение опешив, все повернулись к окошку под крышей – оттуда торчало, подергивалось дуло винтовки. Бодунок, пригнувшись, бросился в сторону, грохнул выстрел, горницу заволокло дымом. Гулко заколотилась дверь, в землянку ворвалась целая толпа мужиков. Лучину смахнули, стало совсем темно. Варвара выхватила малыша из зыбки и ощупью взобралась на печь, придавив орущую Палашку. В отблесках лунного света мелькали спины, руки, слышались удары и стоны, звенел, захлебываясь, голос Малафея: – Не убивайте, братцы! Силком заставили, неволей! В тюрьме сидел, за народ пострадамши, ей-богу! О-ох, только не до смерти! Кто-то зажег керосиновый фонарь. Вцепившись в сапог Евсея Лыкова, прижавшись к нему разбитым лицом, Малафей ползал за ним и не выпускал, как тот ни бил его обрезом двустволки. Уполномоченный лежал в луже крови, ему раскроили голову. И меньшой Лычонок с топором суетился рядом, замахивался, но Евсей придержал: – Погоди… А ну, вставай, не то хужей будеть! Затравленно озираясь, Малафей поднимался на ноги, бормотал: – Имейте жалость, мужики! Сам деревенский, с Пензенской губернии, у Варьки спроситесь! Ребятенок у ей мой кровный… Евсей хлопнул по чьей-то согнутой спине, сгрудившиеся у дверей мужики не сразу расступились – на земляном полу, сжавшись в комок, корчился Орёлик. Малафею сунули обрез: – Кончай его. Али мы табе кончим. Утирая кровавые сопли, парнишка уставился на Малафея, моргал пушистыми ресницами. Того била дрожь, обрез ходуном ходил в его руке. – Ну? – Евсей поднял топор. Малафей скривился и выпалил из обоих стволов. Оставив у ворот санки, Варвара зашла в ограду кладбища. Навстречу Клашка Лобаниха гнала своих индюшек. На истоптанном, потемневшем от навоза снегу горой высилась бурая коровья туша, а над ней колотилась Федиха, выла, как по покойнику, и рвалась из рук державших ее дочери и соседок. – Да не убивайтеся вы так, мамаша… Крячиха вела свою Рогулю. Варвара заметалась. Пеструхи нигде не было видно. Мужики стаскивали трупы с саней, бабы раздевали, снимали с них шинели и сапоги. Варвара бежала мимо, отворачиваясь от мертвецов. У края свежевырытой братской могилы, раскинув босые ступни на влажной глине, лежал рыжий матрос, продагенту на кончик носа кто-то нацепил разбитое пенсне. На дне ямы Малафей с другими продармейцами кайлом долбит мерзлую землю. Бабы помогают отцу Еремею натягивать рясу на полушубок. – Зачем же в ограде-то? – говорит он с раздражением. – Тут одни иереи да склеп господский. А эти нехристи… – Православные, батюшка, все как есть крещеные, – наперебой сообщают бабы. – У жида и то крест под исподним… Мужик с винтовкой объясняет: – До кладбища переть – саней не хватить, их вона цельная орда… – Ограда все одно опоганена, – рассудительно говорит бабка. – Скотина весь двор засрала… Где-то рядом звякнуло ботало. За голым сиреневым кустом, опустив морду, застыла Пеструха. Варвара припала к ее шее и стояла, не в силах двинуться. На площади хмурые мужики хлопочут возле лошадей, грузятся в дорогу. Меньшой Лычонок принес охапку винтовок, сложил в розвальни, накрыл рогожей. – Патронов дай маненько, – просит дед Туча. – Бабку и кочергой достанешь… Понужать-то не пора? – Харлама ждем и Чуканова Степку… – Вон он скачеть, Харлам. Гришка угрюмо косится на подъехавшие сани: – Заварили кашу… Энтих поубивали – новые придуть, ишо лютей. – Мертвых с погоста не носють, – хладнокровно замечает Евсей Лыков. – Гляди, Григорий, семью обидять – ты миру ответчик. Мешки с реквизированным продовольствием свалены под стеной церкви, галдят бабы, разыскивая свое добро. Варвара нос к носу столкнулась с Лебедой. С кулем на спине он безучастно глянул исподлобья и прошел мимо. – Крёсный… – Лычонок, ухмыляясь, схватил его за рукав. – Сказывали, кобыла твоя жерёбая… Лебеда остановился, скинул куль: – Мало, чо брешуть… Ай ты как баба? – Мужики на табе серчають, дизентир, гутарють… – возбужденно шептал Лычонок. – Айда, крёсный, пошли до лесу, чо на печке сидеть? – Телок ты ишо… Пострелять охота? Лычонок засмеялся, смутился: – Бослови, Лукич… |