Книга Последний поезд, страница 75 – Василий Гавриленко

Мы выбрались из переулка на трассу, запруженную мертвыми машинами. Выехав на свободное место, я — как-то само по себе получилось — прибавил газу. Врывающийся в разбитое стекло ветер вздыбил волосы.

Какой-то бродяга, похожий на ходячую кучу тряпья, погрозил нам вслед костлявой рукой; поднявшееся солнце искрилось на снегу, сверкало в пустых глазницах домов; мертвый мир замельтешил, запрыгал перед нами и словно бы ожил. Йе — хуу! Ветер — в лицо.

По приказу отца Никодима я свернул с шоссе в закоулок, съехал на возникшие перед нами железнодорожные пути. Некоторое время автомобиль, точно заяц, прыгал по железной дороге, пока не достиг стены, подобной той, что окружает Цитадель. Здесь я повернул и повел машину вдоль стены.

Когда впереди показались ворота, я слегка запаниковал — как мне остановиться?

Бросив давить на газ, я добился того, что машина поехала медленно. Отец Никодим задумчиво смотрел перед собой, словно забыв обо мне. А была не была! Прямо перед воротами я до предела вдавил в пол среднюю педаль. Машина остановилась, я стукнулся об руль так, что в носу засвербело.

— Приехали, отец Никодим, — сообщил я.

— Вижу, — буркнул он, потирая лоб и, открыв дверцу, вылез из машины.

Отца Никодима пошатывало; мне пришлось подставить ему плечо, иначе он просто-напросто свалился бы в снег.

Я ударил ногой по воротам, закричал:

— Открывайте!

В отворившемся окошке появилось лицо караульного. Бросив взгляд на отца Никодима, он побледнел и, захлопнув окошко, загремел засовами. Поскрипывая, створки ворот разошлись в стороны.

Караульный вытянулся в струнку, не сводя глаз с отца Никодима, который, кажется, потерял сознание.

— Чего уставился? — прохрипел я под тяжестью навалившегося на меня главы ОСОБи. — Доложи начальству.

6. У очага

Отдельная квартира… Ведь в этом что-то есть. Сухо, тепло, уютно. Не воняет парашей и портянками, как в стрелковых бараках; никто не орет посреди ночи, увидев во сне дьявола, не постанывает, теребя член, не играет в карты, не дерется, не блюет на пол зеленкой.

Я потянулся на кровати; мышцы приятно напряглись. В окно была видна частичка Второй Базы, а именно: железнодорожное депо. Пузатый локомотив, выпустив черную тучу, потащил состав, состоящий из четырех вагон-бараков: отряд стрелков отправился на очередную зачистку в Джунгли…

Встав с постели, я подошел к столу, попил воды из бутыли. Есть не хотелось, хотя кроме тварки и сухарей, у меня была банка соленой рыбы.

Посмотрев на себя в треснутое зеркало (клочковатая борода, в глазах — усталая холодность), я вышел из квартиры прямо на улицу. Два стрелка рубили для меня дрова. Я остановился понаблюдать за их работой (топоры сочно вонзаются в дерево, оно трескается, роняя на снег желтые щепки). Лес рубят, щепки летят.

— Будете в тепле, конунг, — заискивающим голосом сказал один из дроворубов.

И он, и я знали, что стрелок Ахмат еще не провозглашен конунгом, хотя уже обеспечен всеми привилегиями. Дроворуб авансом лижет зад старшему по званию…

Я побрел в сторону депо. За спиной — едва слышно:

— Повезло мудаку.

Дроворубы правы: мне повезло, причем не единожды. Варяг и его банда подвернулись как раз вовремя; в машине отца Никодима оказалась винтовка; наконец, меня не пришили, как Меира, и я имел возможность спасти главу ОСОБи. «Спасти главу ОСОБи»! Ну, надо же! Какую причудливую мозаику складывает жизнь… Я спас от насилия человека, чьи подчиненные совершили насилие над моей любимой. Подчиненные? В голове возникла картина: отец Никодим насилует Марину. Содрогнувшись, я встряхнул головой, пытаясь освободиться от миража.

За железнодорожными путями расположились административные здания Второй Военной Базы, среди которых выделялась пузатая пятиэтажная башня с широкой плоской крышей и уже знакомым мне зеленым плакатом над охраняемым автоматчиками входом: «Будущее зависит от тебя». Справа от депо — плац, за ним виднеются крыши бараков, слева — площадка, уставленная ржавыми танками, уныло опустившими стволы.

На плацу несколько стрелков бросали мяч. Кожаная сфера время от времени взмывала высоко в небо, затмевая солнце. Однажды в Джунглях я наблюдал настоящее солнечное затмение — черная тень понемногу съедала светило, вгоняя в душу страх: а ну, как солнце больше никогда не вернется?

— Эй, солдат!

Похоже, эти парни не узнали спасителя отца Никодима. Досада и облегчение поровну разделили сердце.

— Не желаешь сыграть? Нам как раз одного не хватает.

Несколько пар глаз насмешливо (так мне показалось) уставились на меня. Я молча ступил на плац.

Игра началась. Стрелок, получивший мяч, стремительно понесся к прочерченной на снегу линии.

— Держи его!

Я бросился наперерез, но опоздал. Стрелок занес мяч за линию и победно вскинул руки.

— Попроворней, — крикнул бородач из моей команды. — Бросай мяч.

Я с досадой швырнул ему мяч и побежал вперед. Через двадцать шагов, обернулся. Кожаный снаряд, вращаясь в воздухе, летел ко мне. Подпрыгнув, я схватил его и… тут же исчез под грудой тел. Мяч все еще был у меня в руках, горячий, как готовая взорваться бомба.

— Пытайся передать! — орал кто-то. — Пытайся!

В переплетении рук и ног я увидел просвет и, напрягшись, сунул в него мяч. Куча-мала, накрывшая меня, тут же распалась. Я вскочил на ноги, увидел, как бородач вносит кожаный снаряд за линию противника.

— Есть! — крик вырвался сам по себе.

— Молодец, паря, — возвращаясь в свою зону, бородач хлопнул меня по плечу. — Но не расслабляйся, сейчас решающее очко.

Стрелок, держа мяч под мышкой, несся вперед, и я оказался на его пути. Мы врезались друг в друга, покатились по утрамбованному снегу, вцепившись в мяч. Игроки обеих команд бросились на подмогу. Смрадное дыханье и запах пота резали ноздри, кто-то тянул меня за ногу, но я не отпускал мяч. От подбадривающих криков звенело в ушах…

Вдруг резкая боль пронзила руку. Держащий мяч стрелок вцепился в нее зубами. Разве это по правилам? Я заорал и, изловчившись, ударил его в пах. Нет правил — значит, нет! Мяч очутился в моих руках! Напрягшись, я выкарабкался из кучи людских тел и понесся к линии. На пути остался только один игрок. Я сделал вид, что побегу вправо, а сам побежал влево, — не разгадав маневра, стрелок сел на пятую точку, матерясь, на чем свет стоит.

— Есть!

Я положил мяч за линию и, не оглядываясь, пошел прочь с площадки. Игра окончена — я выиграл.

— Эй, скажи хоть, как тебя звать? — окликнули сзади.

— Ахмат, — обернувшись, бросил я.

По шушуканью и удивленным возгласам нетрудно было догадаться, что эти ребята поняли — они играли со спасителем отца Никодима.