Книга Последний поезд, страница 77 – Василий Гавриленко

— Молчишь? Значит — можно.

Она вошла, прикрыла дверь, защелкнула задвижку.

— Отец Никодим сообщил мне, что кое-кто очень напряжен и нуждается в помощи.

Теплая рука легла мне на грудь; палец с длинным ноготком обвел сосок, дотронулся до старого шрама. Я вздрогнул (до этого находился в каком-то оцепенении) и оттолкнул шлюху.

— Бедненький, — засмеялась она. — Как ты напряжен.

Гостья присела к столу и, плеснув в кружку зеленки, выпила.

— Не желаешь?

— Слушай, — начал я. — Не знаю, как тебя звать…

— Вика.

— Так вот, Вика, его крест ошибся, когда решил, что мне нужны твои услуги.

В единственном глазу шлюхи сверкнула молния.

— Его крест никогда не ошибается, солдат, — сказала она. — Никогда.

Неуловимым движением Вика скинула пальто, под которым не было ничего, кроме ее тела. Груди топорщатся (кажется, одна немного больше другой); живот поджарый, с шестью кубиками пресса; ноги длинные, ровные и ощутимо сильные.

— Постой, — неуверенно сказал я. — У меня есть женщина.

— Есть женщина? Что это значит?

— Я люблю ее.

Шлюха рассмеялась и, сжав ладонями мои щеки, поцеловала меня. Горячий язык проник в рот, соприкоснулся с моим языком, словно ударила молния. Обняв Вику, я потянул ее к постели.

— Ну вот, так-то лучше.

Вика дотронулась губами до моего лба и поднялась. Блеснув в темноте ягодицами, подобрала с пола пальто.

— Прощай, солдат. Передавай привет своей женщине.

Показав на секунду луну и звезды, хлопнула дверью.

7. Прольется вино

Серебристая Рыбка, взрезая плавничками голубоватую гладь, несется вверх по реке. Вот перед ней возникает что-то оранжевое, тонкое, подвижное. Червячок. Рыбка хватает червяка, и… резкая боль пронзает ее. Неодолимая сила выхватывает рыбку из воды. Чешуя блестит на солнце. И рыбка уже в руке у человека; бьется в твердой, как доска, ладони. Человек ухмыляется, встряхивает длинными седыми волосами. Это — Киркоров.

Бледный свет проникал в окно моей квартиры. На столе — пустая бутылка из-под зеленки, напоминающая о вчерашних визитах. Я поморщился: в висках глухая боль. Однако нужно собираться — сегодня важный день.

Подняться с кровати оказалось не так-то легко. Как быстро привыкаешь к теплой постели!

Давно ли я был игроком и проводил ночи на деревьях в Джунглях?

К черту! Я вскочил, несколько раз отжался от пола; подхватил свитер и куртку, оделся. Кровь быстрее побежала по жилам. Так-то лучше.

В банке, принесенной отцом Никодимом, осталось примерно треть тушенки. Вкусно пахнет, зараза! Ухмыльнувшись, я поставил банку на стол, так и не притронувшись к тушенке. Взял тварку, стал жевать, запивая холодной водой.

В дверь постучали.

— Открыто.

Высокий стрелок замер на пороге.

— Приказано явиться в Главк.

Значит, пора. Я поднялся с заскрипевшего стула, окинул взглядом свою квартиру. Увижу ли снова эту печку, стол и кровать? Кажется, недолго здесь прожил, а вот на тебе — взгрустнулось.

Стрелок привел меня к одному из административных зданий Второй Военной.

— Следуйте туда, — указал на массивные двери, охраняемые автоматчиками.

Я двинулся к дверям, но не успел войти в Главк. Мне навстречу, в сопровождении двух особистов, вышел отец Никодим.

— Долго дрыхнешь, Ахмат, — он хлопнул меня по плечу. — Так недолго продрыхнуть собственное провозглашение в конунги.

Особисты и караульные стрелки вежливо засмеялись.

— Сюрприз, ваш крест, был больно горяч, — сказал я. — С такой трудно уснуть.

По лицу отца Никодима разлилось самодовольство.

— Рад, что Вика тебе понравилась. Редкостная шлюха.

— Да, — я кашлянул. — Спасибо, ваш крест.

Блестя на солнце черной краской, к зданию подрулил автомобиль. Тот самый. На пулевые пробоины наложены жестяные заплатки, которые ремонтник, видимо, еще не успел закрасить.

— Ну, что ж, пора, — подал голос отец Никодим и пошел к машине.

Особист распахнул перед ним дверцу, затем несильно толкнул меня в плечо:

— Залезай.

Внутри все было, как раньше. Розовое сиденье, розовый мех на потолке и стенках, баба на коврике все так же раздвигает ноги.

— Садись, Ахмат.

Отец Никодим хлопнул рукой по сиденью, выбив тучу пыли. Я сел рядом с главой ОСОБи. Слева примостился особист со снайперской винтовкой — быстро они находят замену погибшим.

— Трогай, — бросил отец Никодим в спину шоферу (тоже, кстати, новичку).

Машина дернулась и поползла в сторону железнодорожного депо, юля на обледенелой дороге.

— Куда мы едем, ваш крест?

— Как куда? — отец Никодим взглянул на меня, как на полоумного. — На твое провозглашение, разумеется.

— Оно будет на базе?

— На базе.

Глава ОСОБи задумчиво посмотрел в окно, за которым тянулись бараки.

— Я понимаю, тебе хотелось бы стать конунгом в Цитадели. Собственно, там всегда и проходят провозглашения… Но, я решил…

— Не беспокойтесь, ваш крест, — воскликнул я. — Меня все равно, где именно меня провозгласят. Лишь бы поскорее!

В глазу отца Никодима блеснул чертик.

— Молодца, Ахмат. Так и надо.

— Подъезжаем, ваш крест, — подал голос особист.

Из-за широкой спины шофера я увидел выстроившихся в шеренги стрелков, как во время рождественских испытаний. Черт подери, да тут никак не меньше тысячи бойцов! И все они греются на морозе ради меня…

— А Лорд-мэр здесь? — ровным голосом поинтересовался я.

— Лорд-мэр? — приподнял бровь отец Никодим.

— Я думал…

— Не обижайся, Ахмат, но ты не такая большая птица, чтоб ради тебя на плацу появлялся Лорд-мэр…

Ну, конечно. Провозглашение в конунги — это, наверное, такая же обыденность в Армии, как, скажем, зачистка. Лорд-мэру недосуг заниматься подобными пустяками… А что, если бы он все-таки появился на плацу? Просто так, поглазеть. Неужели я убил бы его? И что бы это дало? Христо, зачем ты послал меня сюда? Я уже ничего не понимаю…

— Р — равняйсь! — рявкнул седобородый офицер, как только из машины появился отец Никодим. — Пр-риветствие!

Тысяча глоток послушно:

— Вторая– Военная — База — салютует –тебе — отец!

Офицер протянул отцу Никодиму мегафон.