Онлайн книга «Оспожинки»
|
– Не надо, мама, – говорю. – Я завтра вырву… – Пока погода-то… – А может, и сегодня. – Её не выберешь, эту погоду… Да я сама жива пока, хошь и расшиблась… Щека припухла вон… Припухла? – Да вроде нет. – Да чувствую – припухла… Ну, начинает припухать… свет заслоняет глазу. Не обманешь. – До свадьбы, – говорю, – заживёт. – Заживёт, – говорит мама. – Как на собаке. Достал из холодильника стерлядку, отрезал кусок. – Вот, – говорю, – отваривай. – Синяк появится, до крови не разбила… Да много мне, отрезал бы поменьше. – Ешь на здоровье. – Спасибо. Это в обед уж я отпробую… Тебя ругаю, сама-то тоже не хочу, нет никакого аппетиту. Убрал рыбину в морозилку, холодильник закрыл. – Там же ещё и шшука где-то оставалась. Завтра шарбу, может, сварю. Опять телефон зазвонил. Снял трубку. «Котельная?» – спрашивают. – Нет, – отвечаю. Мужик какой-то в трубке матерно ругнулся – то ли на меня, то ли на связь, то ли на самого себя. – Кто там? – интересуется мама. – Не Васюха? – Нет, – говорю. – Ошиблись. – Опять ошиблись… Всё ошибаются пошто-то. – После дождя, – говорю, – плохо наш телефон работает обычно – соединяет как и с кем попало. – Где чё упало? – Как попало! – Ах, как попало… Ясно, ясно. Васюха сёдни не звонил? – Нет, не звонил. – Давно уж чё-то… – Ну, я поехал, – говорю. – Чё? – спрашивает. – Поехал, – говорю. – Ясно? – Ясно – лошадь, раз рога, – говорит мама. – Ну, давай. С Богом… Да, смотри мне, шибко-то не разгоняйся. – Ладно. – Кошек бы взял с собой, хошь штуки три. – Нет, не возьму. Не успеваю. Их же поймать ещё… А как? – Всё бы убавил… В лесу бы выпустил, убить не можешь. – Они вернутся. – Какую, может, зверь задавит, съест, и не вернётся… какая, может, пропадёт. Надев куртку, взялся за ручку двери. Гляжу на маму, говорю ей: – Ты не скучай тут. Хорошо? – Хорошо, – отвечает. – Дел полно – не заскучаешь. Не езди долго. – Постараюсь. – Уж постарайся. Обувшись в сенцах, вышел на крыльцо. Хоть рано утром я и сметал веником с него дождевую воду, но плахи мокрые ещё, солнце, глаза слепя, на них сверкает. Конь мамин лежит. Уронило, наверное, ветром. К перилам, возле самой двери, чтобы он снова не упал, его пристроил. Мама вый дет, вот он, рядом. Ступил за ворота. Блестит трава, поляны – как в алмазах. Обдует скоро. За неглубоким логом, в палисаднике заброшенного дома, треплет ветер сникшую крапиву; достаётся от него и выросшей там самовольно бузине – мнёт её ветви с ягодами красными; дрозды шумят в ней. Туман над Кемью поредел, и склоны Камня стало видно. Ещё час назад небо было чистым, теперь поползли по нему с запада на восток облака, совсем не летние по виду. Хоть и не холодно, не стыло, но уже остро пахнет осенью – как старым. Пар клубится над машиной – обсыхает; цвет её меняется заметно – из вишнёвого становится малиновым. Всегда так. Масло проверил. Двигатель прогрел. От поленницы отъехал. Залил в бак двадцать литров бензина. Пустую канистру положил в багажник. Как автомат, проделал это. А сам – в другом как будто месте. Мама – в окне. Грозит мне пальцем. Рукой махнул ей. Улыбается. Поехал, прячась за щиток от солнца. Испещрённая, как карта местности, ручьями гравийка, лужи мутные на ней и заполненные за ночь дождевой водой кюветы в жёлтых, зелёных, бурых и багряных листьях; ещё вчера их на дороге столько не было. С леса несёт их и сейчас, мотая в воздухе; и на капот уже налипли – как заляпали. Трепетно на душе – так неожиданно, так вдруг, давно такого не испытывал. Возможно, с юности. Но и тогда было не так. Нынче – без всякого смятения. О Маше думаю. Не прерываюсь. Образ её перед глазами возникает – как на экране будто вспыхивает. Каждый кадр, каждый эпизод, связанный с ней, могу вызвать. Вот у ворот, вот на Кеми, вот на Ислени. Или вот это – чай с ней пьём, она меня печеньем сербским угощает. Всё мне приятно в ней, вплоть до походки, всё принимаю как родное. Словно сто лет назад были близки с ней неразлучно, теперь вот, встретив, узнаю. Мечта бывает без изъяна. И вот – мечта словно сбылась. Поприветствовал меня кто-то протяжным гудком из встречных белых «жигулей», но не успел я разглядеть водителя. Знакомый кто-то. Или обознался. Не стал в ответ сигналить – опоздал. Гляжу в зеркало – удаляются от меня «жигули», скорость не сбавляя; за поворотом скрылись. И ладно, думаю, пусть себе едут. Времени нет сейчас на разговоры. Уже по асфальту, местами ещё мокрому, с лениво курящимся над ним прозрачным паром, в Ялань вкатился. Свернул с тракта в нужную мне улицу. По ней, совсем сейчас безлюдной, обочиной проследовав, подрулил к старому дому Нестеровых и остановился напротив распахнутых настежь ворот. Лежит, вижу, на лавочке возле палисадника Машина сумка. «Где же хозяйка?» – думаю. Вот и она. Перешагнула Маша подворотню. Из-под ладони смотрит на меня и улыбается. Вышел из машины, говорю: – Добрый день. – Добрый день, – отвечает. И говорит: – А я вас жду. – Тебя. – Тебя. И на реке уже была. И тут, на лавочке, сидела. – Не опоздал же? – Нет. – Как ночевалось? – Замечательно… Под барабанный бой дождя по крыше. – Здорово, – говорю. – Мне нравится, – говорит. – А мыши? – Бегали, шуршали. Я к ним привыкла. С ними веселее. Бредёт по улице мимо нас бело-оранжевый телёнок. Бычок. Лоб у него грязный, вид печальный. Кричит что мочи есть, вытягивая шею, на хрип срывается. Не останавливается, по сторонам не оборачивается, вперёд устремлённый. – Потерялся, – говорит Маша. – Наверное, – говорю. – Ну что, мы едем? – Да, – говорит Маша. – А чай? – спрашивает. – Нет, – говорю. – Спасибо. – Я готова… Дверь на замок? – Да нет, не надо. – А ворота? – Я закрою. Направилась Маша к лавочке, за сумкой, а я – ворота закрывать. Закрыл – тяжёлые, ещё разбухли от дождя. Сели в машину. |