Книга Лучи смерти, страница 39 – Николай Свечин

– Три, – смутился ученый. – Слаб, люблю камешки.

– И роскошную жизнь тоже, – резюмировал Лыков. – Номер вон какой дорогой. Откуда у вас деньги на все это, Петр Никодимович? Разве Филиппов мог платить своему ассистенту большое жалованье?

– Значит, речь пойдет о Филиппове? – фальшиво удивился собеседник.

– О нем. Я веду дознание его смерти по личному распоряжению министра внутренних дел.

– А чего там дознавать? Смерть случилась от естественных причин, так в газете было написано.

– Что же вы не пришли на похороны учителя?

Разуваев скривился:

– Какой он мне учитель?

– А разве нет?

– Нет, – отрезал физико-химик. – И никогда им не был. Он работодатель, причем скупой.

– Откуда в этом случае капиталы?

– Наследство, откуда же еще.

– А почему убежали из России?

– Господин Лыков, – перешел на фальцет Разуваев, – что за выражения? В чем вы меня обвиняете, поясните! Я не сбежал, а уехал. Легально, по заграничному паспорту. Ищу здесь работу, в Германии сильная наука, я хочу найти настоящую достойную службу, а не прозябать, как в Петербурге.

– Нашли?

– Пока нет.

Сыщик помолчал. Формально его визави предъявить нечего. Он не террорист, а ученый, выехал на законных основаниях. Как получить от человека нужные сведения? Пожалуй, стоит попробовать вежливый тон.

– Прошу извинить меня, Петр Никодимович, если мои слова вас задели. Мы с графом зададим вам несколько вопросов и уйдем. Никаких обвинений в ваш адрес со стороны власти действительно нет. Есть лишь просьба помочь в дознании.

– Ну, уже лучше, – смягчился Разуваев. – Почту своим долгом помочь Департаменту полиции. Слушаю вас внимательно.

– Вы удивились, увидев нас. И сказали, что вас обещали оставить в покое. Что это значит?

– Дело было так. Когда я обратился в Петербургское охранное отделение за паспортом, то имел беседу с подполковником Сазоновым. Он так же, как и вы, интересовался опытами Михаила Михайловича. Я знал, что охранка следила за Филипповым. Более того, и сам Михаил Михайлович знал это. Подполковник желал выяснить, не имел ли покойный связей с враждебными элементами.

– Что вы ему ответили?

Разуваев выпятил толстый живот и с достоинством сказал:

– Я мог бы адресовать вас к подполковнику. Но так и быть, расскажу. Мне как ассистенту не приходилось участвовать в подобного рода разговорах.

– Каких именно?

– Тех, что интересуют охранное отделение. Чистая наука, и только наука. Опыты, эксперименты, обработка результатов, ведение лабораторных журналов… То, что называется рутиной.

– И когда вы так ответили Якову Григорьевичу, он обещал оставить вас в покое?

– Именно. Подписал заграничный паспорт и отпустил.

– Петр Никодимович, – вмешался в разговор Олтаржевский, – тогда вопрос к вам как к ученому. Что же изобрел доктор Филиппов?

– Да ничего он не изобрел, – желчно ответил физико-химик. – Заблуждался и переоценивал результаты экспериментов.

– Но успешные опыты в Риге!

– А чего такого успешного случилось в Риге?

– Говорят, Филиппов вернулся с последних исследований очень довольный. И рассказывал всем, что еще два эксперимента, и работа закончена. Он собирался описать свое открытие в сборнике Академии наук.

– То-то бы все посмеялись, – ответил Разуваев. – Для вашего сведения, граф. В Риге Филиппову удалось перенести энергию небольшого взрыва на расстояние пять метров. Это чуть больше двух саженей. И поднять ею на воздух, якобы по радиоволне, другой заряд. Но ведь это была обычная детонация! Она известна любому артиллеристу. Мы спорили с ним, в итоге поссорились, но я так и не убедил доктора, что он ошибается. И вообще, разрыв мой с Филипповым был уже неизбежен. Мы по-разному оценивали результаты его работы. Он был сильный математик, не спорю. И химик приличный, все-таки ученик самого Мейера. Но физик никакой! Вот и заблуждался. Михаила Михайловича раздражали мои возражения и мой скептицизм. Мы были близки к ссоре. С мая я стал искать другую службу, лучше в Германии. И попросил от Михаила Михайловича рекомендательных писем.

– Он их вам дал? – поинтересовался Лыков.

– Обещал дать, когда закончим оставшиеся опыты.

– То есть вы должны были расстаться без конфликта?

– Конечно. Я не скандалист. У Филиппова знакомства и в Германии, и во Франции, его слово помогло бы мне устроиться. Зачем ссоры? Умный человек сеет друзей, а глупый – врагов. Я умный.

– А что за история с камнем в Териоки?

Разуваев рассмеялся:

– Это еще один миф доктора натурфилософии. Вы видели тот камень?

– Я видел, – сказал поручик.

– Ну и что?

– Впечатляет.

– А вот меня нет. Ясно, что это природное явление. Ледяная вода омывала его сотни лет, а жаркое солнце накаливало. Вот он и рассыпался. А Филиппов тут как тут, приписал себе. Ученый! Профессор кислых щей!

Питерцы опешили от такой злобы ученика на учителя. В комнате стало тихо, гости ощущали неловкость. Затем заговорил «граф Стырье»:

– Петр Никодимович, вы можете описать аппарат Филиппова и принцип его действия?

– Зачем? Он же стоит в охранном отделении.

– Уже не стоит. Его разобрали при перевозке, а собрать не смогли.

– Странно… Ну хорошо, я подготовлю записку. На чье имя?

– Лучше всего на имя министра внутренних дел Плеве, – подсказал Лыков.

– Ого! Так и быть, напишу все, что знаю. Но на это понадобится время.

– Сколько?

– Два дня как минимум. Я же еще ищу службу, не забывайте. А это хлопотное занятие.

Разуваев вынул из жилетного кармана дорогие часы, откинул золотую крышку:

– Через час у меня переговоры с одним профессором физики из Гейдельберга. Мы закончили?

Гости поднялись:

– Да, спасибо, Петр Никодимович. До встречи послезавтра.

Два дня дознаватели провели в совершенном безделье. Олтаржевский бродил по музеям, Лыков – по пивным. Люди Гартинга наблюдали за ученым и сообщали, что тот по вечерам подолгу что-то пишет. Видимо, он ответственно отнесся к просьбе правительства и хочет дать подробный отчет. Коллежский советник был доволен, но одно обстоятельство его смущало. Гуляя по городу, он быстро заметил за собой слежку. Приставили «хвост» и к поручику. Филеры действовали умело, в слежке участвовали парные экипажи, а это дорогое удовольствие. Полиция или контрразведка?

Еще Гартинг пригласил петербуржцев на ужин. И после горячего обратился к Лыкову с неприятной просьбой.