Онлайн книга «Жертвоприношение»
|
– У меня здесь крыса. Возможно, белка. Хотя, судя по звукам, больше похоже на крысу. – Что ж… Извините, но мы больше не занимаемся грызунами. По причине сокращений. Вам придется обратиться к частникам. – Можете кого-нибудь порекомендовать? – В районе Бончерча? Попробуйте обратиться к Гарри Мартину. Он живет в Шанклин-Олд-Вилидж, это недалеко. – У вас случайно нет его номера телефона? – Нет… не думаю, что у него вообще есть телефон, если честно. Лиз приготовила для пикника бутерброды с сыром чеддер и ветчиной, которые мы съели на лужайке, под раскаленным, подернутым дымкой небом. Лиз разговаривала больше всех. Она была открытой, непосредственной и искренне веселой. Хотела работать в органах местного самоуправления. К числу марксистов-ленинистов не относилась, но и второй Маргарет Тэтчер не была. Она верила, что сможет как-то изменить мир. – Я уверена, что смогу добиться перемен, – с энтузиазмом заявила она. «Конечно, сможешь», – подумал я. Может, и цинично, но доброжелательно. Все в твоем возрасте думают, что смогут оставить свой след. – Просто хочу быть гением, вот и все, – сказала Лиз. – Знаменитым гением. Хочу появляться на телевидении и с фальшивым немецким акцентом обсуждать состояние общества. – И каково же состояние общества? Она легла на старую коричневую занавеску, которую я принес вместо одеяла для пикника. И отхлебнула прохладное «Фраскати» [10] прямо из бутылки. – Состояние общества таково, что мужчины относятся к женщинам как к богиням, пока не заполучают их. Затем они начинают эксплуатировать их, мучить, избивать и оскорблять. И чем больше они их эксплуатируют, мучают, избивают и оскорбляют, тем больше женщинам это нравится. – А тебе нравится? – спросил я. – Нет. Категорически нет. Но с другой стороны, меня никто и не заполучал. – Знаешь, не все мужчины – невоспитанные хамы, избивающие своих жен. – Все достойные – именно такие. И в этом есть страшная ирония. Я сел и стал наблюдать, как Дэнни играет возле пруда. – Осторожно, Дэнни! Там глубже, чем кажется на первый взгляд! – Ты ведь обожаешь его, правда? – спросила меня Лиз, прищурив один глаз от солнца. – Конечно. – Но ты не любишь его мать. – В некотором смысле еще люблю. Но что толку? Она живет в Дареме с каким-то бородатым типом по имени Рэймонд. Лиз кивнула. – Понимаю, о чем ты. Я знала одного парня по имени Рэймонд. Никчемный тип. В школе он отдавал все свои обеденные деньги в «Лигу сострадания» [11], а потом ходил и клянчил у других детей бутерброды. Себя он считал святым. – Может, он и был святым. Лиз рассмеялась: – Тоже мне святой. После окончания школы его поймали на крыше склада в Южном Кройдоне, когда он пытался украсть телевизоры. Я доел бутерброд, взял бутылку вина и сделал большой глоток. – Сегодня мне нужно будет сходить в Шанклин-Вилидж, поговорить с крысоловом. Или «спецом по грызунам», как их сейчас называют. – Можно мне с тобой? – Будет лучше, если ты присмотришь за Дэнни. Ты же не будешь возражать? Лиз улыбнулась и покачала головой: – С удовольствием. Он очень милый. Спросил меня, люблю ли я тебя. Думаю, мы поладим. – У тебя есть младшие братья или сестры? Ее улыбка померкла, и она откинула волосы назад. – У меня был младший брат, которого звали Марти. Но он погиб при пожаре. Знаете, были такие старые парафиновые печки. Она опрокинулась, и он сгорел. Ему было всего четыре года. Мама и папа чуть с ума не сошли. – Мне очень жаль, – сказал я как можно мягче. Лиз скривила лицо: – Уже ничто не поможет. – Что ты думаешь о рассказе Дорис? – спросил я. – О старом мистере Биллингсе и молодом мистере Биллингсе? По-моему, замечательная история. Но про пустые дома постоянно рассказывают такие истории. На нашей улице был один такой дом. Назывался «Лавры». Жившая в нем старуха умерла от рака. И все дети считали, что можно по-прежнему увидеть ее лицо в одном из окон на верхнем этаже. Очень бледное, с белыми волосами. И при этом она кричала на детей, чтобы те убрались из ее сада, как делала при жизни. Только через стекло ее не было слышно. И мы, глупыши, очень боялись. – Сегодня утром я кое-кого видел, – сказал я. – Я смотрел через окно вон той часовни и увидел, как кто-то стоит примерно здесь, на лужайке. Лиз закрыла глаза: – Брось, Дэвид, это мог быть кто угодно. Было приятно услышать, как кто-то произносит твое имя. Это единственная роскошь, по которой действительно скучаешь, когда ты один. Дэнни всегда называл меня папой. И это тоже было приятно. Но не настолько, как когда Лиз назвала меня Дэвидом. – Я лучше пойду, – сказал я ей. – Спасибо за бутерброды. Она легла на старую занавеску и посмотрела на меня с прищуром. – Пожалуйста, месье. Чего изволите на ужин? – Как насчет чили, про который ты говорила? – Хорошо. Можешь купить мне баночку фасоли, немного тмина и молотого красного перца? – Что-нибудь еще? Чуток мяса, пожалуй, не помешает? Она рассмеялась. Оглядываясь назад, я думаю, что именно в тот момент начали слабеть мои чувства к Джени. Я понял, что в мире существуют и другие женщины. Необязательно Лиз, но другие, которые могли смеяться и быть привлекательными. А возможно, и позаботиться о Дэнни. – Фарш, – сказала она. – Не очень жирный. Я оставил ее одну и направился через сад к дому. И тут заметил в одном из окон верхнего этажа бледную фигуру. Она наблюдала за мной. Я не смог заставить себя поднять голову и прямо посмотреть на нее. Чего требовал Фортифут-хаус, так это здоровой доли скептицизма – неприятие нормальными и здравомыслящими людьми того факта, что мужчины во фраках и цилиндрах могут расхаживать спустя сотни лет после своей смерти. Неприятие того факта, что волосатые, хихикающие твари могут носиться по чердакам. А из окон могут выглядывать бледные лица. По моим ощущениям, Фортифут-хаус был всего лишь клубком сожалений, воспоминаний и галлюцинаций. Возможно, не самое подходящее место для меня, учитывая наш разрыв с Джени и мою крайне нестабильную натуру. Но это не значит, что в доме обитало зло или призраки. Я не верил в «зло». Не верил в призраков. Я видел, как гроб с моим отцом исчез за плюшевыми красными занавесками вортингского крематория под звуки «Старого креста» [12]. И хотя я молился Богу, чтобы тот воскресил отца, больше я его не видел. Я не столкнулся с ним в брайтонской библиотеке, не видел его на пляже, выгуливающим своего бультерьера, как он обычно делал. Quod erat demonstrandum [13], по крайней мере для меня. |