Книга Сущность зла, страница 85 – Лука Д'Андреа

Сразу стало понятно, почему Вернер и Макс выбрали это место, чтобы привести в исполнение смертный приговор. Без соответствующей экипировки подняться по склону невозможно.

Скользкие скалы почти лишены точек опоры.

Подавив приступ клаустрофобии, я ускорил спуск.

Через несколько метров, ощутив под ногами ровную почву, я отцепился от страховки и огляделся вокруг, пытаясь сориентироваться. Фонарик на каске помогал мало.

Тьма здесь, внизу, казалась непроницаемой.

Я сделал робкий шаг, держась за влажную стену. За первым шагом последовал второй, и вскоре я оказался довольно далеко от того места, куда спустился.

Время от времени какие-то насекомые пробегали по рукам, и я содрогался от омерзения. Пауки, белые, призрачные, на длиннющих ногах, вырастающих из туловища величиной с монету в один евро.

Гадость.

В тот момент, когда я стряхивал с себя такую тварь, что-то коснулось моих лодыжек. Я остановился, посветил вниз и с изумлением обнаружил воду. Оказывается, я шел по берегу подземного озера. Погрузил в воду кончики пальцев, чтобы прикинуть температуру. Холодная, но не такая, как можно было ожидать. Удивление длилось недолго: раздался внезапный всплеск, и я невольно испустил крик, который эхо разбило на бесчисленные отголоски.

Что-то крупное упало в воду. Сердце замерло.

Все о’кей, сказал я себе. Горы находятся в состоянии постоянной метаморфозы: почему бы таким же процессам не происходить в их недрах? Обрушения в пещерах такого типа — скорее всего, обычное явление. Стало быть, все о’кей. Все о’кей.

Главное, без паники.

В спелеологии, как и в альпинизме, нужны не только сноровка и мускулы.

Во время съемок «Горных ангелов» я видел, как люди, целыми днями совершавшие подъемы на стендовых площадках, великолепно подготовленные технически и в такой физической форме, какой мне никогда не достичь, ломались посредине стены не ахти какого высокого уровня сложности. Почему? Они сами не могли ответить на этот вопрос. Топтались у телекамеры с потухшим взглядом, лепеча что-то о контрактурах или судорогах.

Чушь собачья.

Правда в том, что техника и мускульная сила важны, но только на пятьдесят процентов. Остальное — вопрос нервов: страх — вот что тебя губит. Порода внезапно осыпается под пальцами, какой-нибудь жук вылетает и жужжит над головой, и вот, стена, на которую ты взбираешься, становится зримым воплощением всех твоих страхов.

Разумное начало отступает.

Мне ли не знать, как оно бывает. Это и со мной случилось в той проклятой трещине.

Значит, без паники.

Я прихватил и большой галогенный фонарь, гораздо более мощный, чем налобный. Свет поможет отогнать страх. Во всяком случае, я в глубине души на это надеялся.

Я осторожно вынул фонарь из рюкзака и включил его. Мне удалось оценить размеры помещения, в котором я очутился. Подземное озеро было огромным. Я направил пучок света наверх, чтобы прикинуть высоту свода.

И увидел ее. Увидел Бестию.

4

Белая.

Свирепая. Неподвижная. Но как я тут же понял, это была просто глыба льда.

Я перевел фонарик вниз: яркий пучок света выявил на воде отливающие металлом узоры, похожие на изогнутые турецкие клинки. Казалось, будто озеро улыбается каждой своей складкой. Улыбкой отнюдь не дружеской, уж поверьте.

Я проследил волны до самого эпицентра, метров за десять от меня. Что-то вроде белоснежного айсберга в миниатюре мирно качалось на воде, вверх-вниз, будто подавая мне знак.

Иди сюда, словно говорила эта штука: иди ко мне.

Я пытался успокоиться, найти вероятное объяснение. И вскоре нашел.

Слой льда над моей головой время от времени разрушался, и в воду падали обломки, белые, как мрамор. Вот и весь фокус. Проще некуда. Может быть, тепло моего тела запустило реакцию. Физика, больше ничего.

Проблема заключалась в том, что я начал воспринимать пещеру как живое существо.

А я — в его чреве.

В белизне.

Во рту появился кислый вкус. Ум, который я с самых юных лет настраивал на то, чтобы сочинять истории, сделал свою грязную работу. Выйти из пункта А и добраться до… криков Грюнвальда, который очнулся один, в непроглядной тьме.

До его тщетных попыток выбраться из ока тьмы.

Сломанные ногти, кровь, мольбы и крики.

Вот он решает найти другой выход. Обойти озеро. И добирается до этого места.

А потом? Пошел ли он дальше? Попытался ли плыть? Я бы не рискнул, но у Грюнвальда было больше опыта, он осмелился бы вторгнуться в эту…

Нишу.

Вот оно, слово.

Четыре буквы.

Экологическая ниша. Защищенная от влияний извне. Мир, где стрелки часов ничего не значат. Подтверждение теорий Грюнвальда.

Я глубоко вздохнул. Расслабил спину, подвигал лопатками. Мышцы затвердели, будто стальная броня. Развел и свел руки, чтобы восстановить кровообращение. Я начинал мерзнуть. Нужно было, чтобы в теле сохранилось тепло, чтобы мышцы расслабились. Иначе я останусь здесь навсегда. Как Грюнвальд. Как… сколько еще народу? Сколько человек нашли здесь свой конец? Вернер назвал это правосудием Отцов. А я бы назвал судом Линча.

Варварством.

Шесть букв: «смерть».

Если бы я не углубился в эти мрачные мысли и повернул назад, то избежал бы дальнейших перипетий, поскольку лишь по чистой случайности заметил труп, скорчившийся в одной из трещин, прорезавших стену.

Одежда, вышедшая из моды, обвисла на ссохшемся теле. Колени подтянуты к подбородку. Правая нога сломана в двух местах.

Кости блестели под лучом фонаря.

— Привет, Оскар, — сказал я.

Озеро ответило плеском.

Я стоял перед останками Грюнвальда.

Рюкзак прижат к груди, руки обнимают колени, голова повернута набок, рот открыт. Наказанный ребенок. Потерпевший поражение мужчина.

Приговоренный к вечному мраку в недрах Блеттербаха.

Я представлял себе, что он выстрадал здесь, один, со сломанной ногой, когда полз в поисках спасения. Представил себе удушающий мрак, галлюцинации, безумие. Медленную, мучительную агонию. И наконец, смерть.

Пустые глазницы черепа источали отчаяние, выходившее за пределы смертной тоски. Обезумевший человек, заточенный в самую ужасную из тюремных камер.

Убийца, да, но никто не заслуживает такого жестокого наказания. Я пожалел его.

И ужаснулся тому, что сотворили Вернер и прочие.

Не знаю, сколько времени простоял я перед трупом Оскара Грюнвальда, знаю только, что, когда сколопендра длиной в двадцать сантиметров выползла из тех же глазниц, какие меня к себе приковали, я, застигнутый врасплох, с омерзением отшатнулся и потерял равновесие.