Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Вижу все, дайте вора! Чикмаза стрельцы подвинули к столу. – Имя как? – Звали зовуткой – у надолбы будкой. – Писцы! Времените писать, вор норовит басни нам сказывать. Где жена твоя, вор? – Со мной жена, за плечами. – Имя ей? – Смерть! – Добра не будет. Эй, возьмите Ивашку на дыбу! – Не знал, что и ты дурак! Имя знаешь, а спрашиваешь. – В умные к тебе не прошусь! Эй, заплечные! – Берем, князь Яков! Чикмаза подвели к дыбе. Открутили веревки с рук, чтоб вновь скрутить дыбным хомутом. Помощник палача, упершись Чикмазу коленом в поясницу, силился загнуть его правую руку за спину, Чикмаз вывернул руку и наотмашь так ударил будущего палача, что тот, отскочив, упал навзничь, а Чикмаз сказал громко: – На тот свет иду! Не мусори дорогу! Невозмутимо-спокойным голосом заговорил Одоевский: – Не спеши, мы тебя еще не скоро отпустим на тот свет. – Знаю, кресты да молитвы на спине впишете! – И на брюхе тоже. Заплечные с помощниками загнули Чикмазу руки, надели дыбный хомут: – Гой-да-а! Страшной, всклокоченной головой Чикмаз лицом к воеводе повис на дыбе. – Скажи, вор Ивашка Чикмаз, кому сек головы в Астрахани и других городах? – Быто – булатной иглой шито. – Кому рубил головы? – Кому што отсек, те не сидят с тобой за столом. Сто семьдесят голов снес в один вечер на Яике в службу батьке Степану Тимофеевичу. – А еще? – Троих стрельцов нынче в Слободе, а жаль – топоришка не подвернулось, снес бы половину тех, кои вели. – Замышлял ли утечи куда, и кто манил за ким воровским делом? – Были добрые, грозили пыткой, но чаял я – за твоим столом сидеть будет боярин Иван Богданыч, и зрю: ты, как худой поросенок, в чужое корыто влез! – Для нас, бояр и воевод, чужих мест нет! Все места государевы – один сошел, другой сел. – Тебе мы шуб куньих, шапок бобровых да и перстенев дорогих не дарим – ему дано! – Хищеное своим не зовут, дарили ворованное, грабленное. – Наши головы не дешевле ваших! За што головы легли – то наше. – Ну, будет! Заплечные, бейте вора по хребту и брюху враз. От свистящих ударов забрызгала кровь. Клочки мяса, оторванные плетью, падали на стол. Воеводы надели колпаки. Подьячие свернули пытошные записи, держали под столом. – Князь Яков Микитич! Не можно бои честь, – сказал один подьячий. – Писать, что говорил вор, не надо и чести также – бои ему бесчетны. Когда палачи сменили плети, но выбились из сил, Одоевский махнул рукой: – Поговорим! Передохните! Весь в сплошной крови сзади и спереди, Чикмаз, нахмурясь изуродованным лицом, молчал, его сивая, пышная борода свалялась в ком, по лицу вместе с кровью тек пот. – Кого назовешь в товарыщех? Чикмаз выплюнул кровавую слюну. Заговорил гробовым, но спокойным голосом: – Когда был палачом и на Москве одного, в Астрахани другого – двух дворян убил на козле кнутом, а у тебя и палачей подобрать ума не хватило! – Жара одолела, товарищи, и я устал с этим дьяволом! – Дела его ведомы, и сообщники до него взяты – чего тут с ним? – сказал воевода Василий Пушечников. – Больше от такого вора, князь Яков Никитич, нечего ждать, – прибавил другой воевода, Иван Каркадинов, – вершить надо. – Добро! Заплечные, несите дубовый кол, приберите тот, что острее и дольше. С дыбы спускайте вора Ивашку Чикмаза прямо на кол, а когда деревина прободет ему черева, несите к Болде-реке, где жгли Корнилку. Кол с вором Ивашкой вройте и отопчите место в утолочь. – Слышим, князь Яков! – А вы, писцы, впишите: «Вор Ивашко на Яике для Стеньки Разина срубил голову Ивана Яцына и иных, сто семьдесят голов». Воеводам подвели коней. – Ух, надо в прохладе отдохнуть! – сказал воевода стольник Иван Каркадинов. Одоевский и Пушечников поехали молча. Садилось солнце, но у дыбы ни палачей, ни воевод не было, ушли и писцы. У шалаша, куда днем привозили разинцев, стоял один стрелец с бердышем на плече. На сгорке у Болды-реки, где еще дымились головешки костра да валялся человеческий череп с обгорелыми волосами, недалеко, в пяти шагах, на коле умирал Чикмаз. Был он облеплен мухами с головы до ног, а ноги только носками сапог упирались в землю. Штаны от крови взмокли, съехали на голенища сапог. Стрельцы двое, посторожив, ушли: «Не убежит, некуда бегать!» Из толпы Сенька видел всю пытку над Чикмазом. Он не проклинал никого, но его готовность идти против царя и бояр здесь еще более подтвердилась и окрепла. «Жаль, не пошел Чикмаз! Батько любил его, а дела сколько бы с таким богатырем наделать можно было!» Когда толпа разбрелась, Сенька огляделся, пошел к Болде-реке. Шел осторожно берегом реки. Слушал, не стонет ли Чикмаз, и не услышал стонов. Поднялся на сгорок, подошел. Голова Чикмаза висела. Сенька пригнулся к уху товарища, сказал: – Иван! Чикмаз не поднял головы. Сенька, оглянувшись, щупая за кушаком под кафтаном пистолет, повторил громко: – Чикмаз! Кол дернулся, Чикмаз медленно поднял голову. Глаза слиплись от крови, но он силился глядеть. – Ты ли? – Я, Иван! Тот, что приходил… – Тебя, милой, прости, сатаной… ру… Сенька ответил: – Вот она, вера боярскому слову! – Что есть – видишь… дай, ты куришь! Сенька отошел к реке, закурил и, покуривая, подошел снова, всунул в запекшийся рот трубку. Чикмаз потянул дым в себя, и трубка упала. Он стал откашливать густым черным. Сенька поднял, спрятал трубку. Голова Чикмаза повисла, как и тогда, когда подошел Сенька. Чикмаз бормотал, и Сенька, нагнувшись, слушал. – Со-о-окол, о во-о-ле поговорить… еще не умру… при-припри-хо… Сенька ушел. Насады нагрузили белой мукой, солью и рыбой. Рыжий начальник каравана сказал Сеньке спасибо и денег дал, а спасибо Сенька получил за то, что привел Кирилку. От Астрахани они отъехали ночью. В воеводском доме, в той же горнице Прозоровского с изрубленным бархатом на стенах, воевода князь Одоевский сидел и писал: «Астраханского Троицкого монастыря приказываю в светлице розыскать: старца Гаврилу. И еще розыскать в Астрахани старцы, попы и дьяконы и их расспросить: как были в Астрахани воры козаки Стенька Разин с товарищи и они, старцы и попы, к воровским записям и к иным всяким воровским письмам руки прикладывали ль? Никольский поп Родивон Васильев, Рождества Христова, поп Иван Косторин первые к допросу! И еще: деревянного города попы: церкви Михаила-архангела поп Андрей Кузьмин, церкви Воскресения Христова поп Федор Иванов, церкви Богоявления Господня поп Никита Тимофеев. Из Шиловой Слободы, от Николы, поп Константин Иванов – сыскать по тому ж!» |