Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Гоже, давай роспись людей! Рыжий знал правила, роспись была у него за пазухой – подал. Десятник оглядел роспись, велел стрельцам пересчитать людей. Сосчитали. Ткнул пальцем в роспись, тронув шапку, спросил: – Укрытых нет? – Нету иных, служилой! – А этот мужик? – Присталой до Ярослава, нынче угребет. Десятник крикнул стрельцам: – Робята! Сведите мужика на нос кормы! Стрельцы подхватили мужика, он испуганно заговорил: – Чего вам, служилые? Я Тверицкой, тутошный! – Тутошного, стало быть, нам и надо! На нос насада подошел десятник. – Рыбу ловил, мужик? – Жорницы, служилой, становлю по ручьям… кои с берегов в Волгу… – Знаешь ли ты, как великого государя отец, блаженной памяти Михаил Федорович, на царство в Москву шел и стоял в Спасском монастыре? С тех пор воды по Волге от Которосли-реки почесть до Костромы даны монахам в ловлю Спасскому монастырю. – Где мне знать, служилой! Я мужик темной, грамоте не умею… Ловлю не неводом, едино што жорницы становлю, и то по ручьям. Десятник сощурил хитрые глаза, потрогал шапку: – Вот што, рыбак! Ежели скажешь, кого тот рыжой укрыл и где – его словам я не верю, – тогда садись, греби к дому, не скажешь – будет иное: пойдешь с нами на спрос к воеводе. Воевода нынче не дома, так мы тебя, покеда он вернетца, в тюрьму кинем. Дашь влазное в тюрьму – две деньги богорадному сторожу. – Граблен я, ни гроша в кармане. – Тогда на правеж поставим, будем бить! Еще то – воевода даст тебя монастырю головой, а власти Спасского всем ведомы – обдерут до нитки. – Вот как из человека пса делают! Поклеп мой неволя велит: есть у хозяина насада един молочший, в трюм мешками зарыт… Десятник радостно сдернул с головы шапку, ударил ею себя по колену. – Есть? Я так и знал! Веди! Мужик показал трюм. Стрельцы откидали мешки, а Сеньке сказали: – Вылезай – приехал! Сенька вышел, крикнул: – Хозяин! Дай мою суму и прощай! – Прощай, Гришенька! Сума твоя вот. А ты, – показал мужику веснушчатый кулак рыжий, – за хлеб-соль навозом платить – сволочь! – Неволя велела, хозяин! Угребу, не серчай. – Мужик спустился в лодку. Сенькину суму взял стрелец: – Эво набита чем? Хребет сломишь, – Пущай несет сам! – приказал десятник. Сенька принял суму. В голове мелькнуло: «Не вынуть ли пистолеты? Много бою, иные набегут? Краше из тюрьмы уйду!» Рыжий, когда стрельцы ушли, выругал их матерно и крикнул так, что в берегах отдалось: – Снимай караван, товарищ-и! Проклятое место! Идя от Которосли мелким лесом, Сенька видел вдали восемь высоких башен и в двух – два вестовых колокола. Подумал: «Этот Бутурлин поднял город, поди и из тюрьмы легко не уйдешь? Как там Домка, цела ли?» Стрельцы, держа Сеньку на виду, говорили свое: – И сила, братыя, у Волги! – А чего? – Бык долиной двадцать и восемь саженцов да в широту три, сваи биты, рублен в лапу, землей снутри засыпан, а во – обвалилси! – Из веков сила несусветная, волжская вода! – Ёна бы и Ярослав смыла, да Медвежий овраг спасает, много воды берет! На воеводском дворе встретил Сеньку седой старик, богорадной сторож, оглядел, развел руками, воскликнул: – Да ужели опять Гришка к нам попал?! – Правда, богорадной. Начальник каравана, где он плыл, звал его Гришкой! – сказал стрелецкий десятник, шевеля новую свою шапку. – Оброс, посутулился малость, а все ж, сдаетца мне, он тот! – Вот радость нам. С воеводой допытаем ужо, куды девали разбойники старого боярина? Сенька молчал. Думал: «Пытки не миновать, коли жив этот пес!» Богорадной постучал в двери подклета близ поварни: – Эй, Матвевна, выди-ко, гостя привели. Отворилась дверь, неторопливо вышла Домка. Стрелец сдернул с Сеньки суму, передал ей, сказал: – Принимай гостинцы! Кажи воеводе! Домка приняла суму, кинула за дверь, откуда вышла, оглянулась на Сеньку. Он стоял молча. Богорадной радостно задвигался. – Огляди его, Матвевна! От годов я не зёрок деюсь, – быдто этот былой у нас разбойник Гришка? – Воевода сыщет, старик, от его не укроетца, – сурово сказала Домка. – Так вы, служилые, гостя дорогого ведите-ка ко мне в тюрьму! – суетился богорадной. – Погоди, дедушка! Федор Васильич снятых с насадов гулящих не велит в тюрьму водить. – А как с им, Матвевна? – Вот так! Отпирать тюрьму, вкинуть да вынимать – опасно. И время лишне идет. Ближе есть место, под рукой. К допросу скорее. Вот тут, анбар каменной – из него и без желез не уйти. – Ты, Матвевна, норов воеводин ближе ведаешь! Сажайте, служилые, в анбар, а я за замком сбегаю. – Лишне, не трудись, дедушка! Замков не занимать! Домка ушла, вернулась быстро с замком. – Сажайте! Амбар был пустой, распахнув его, Сеньку ввели стрельцы. Богорадной туда заглянул, перекрестился, говорил: – Вот, вот, слава Богу! Ну, кабы тот Гришка. Домка, запирая амбар, накидывая поперечный замет и вешая замок, сурово, громко сказала: – Не тамашись, гулящий! Не будешь смирен – уймем! – Уймем, Матвевна! Богорадной прощупал стены амбара и оглядел кругом – впрямь до воеводы места лучше не искать! Богорадной и стрельцы ушли. За домом воеводы в сумраке чернеют у забора в конце двора вековые деревья. Хмельники разрослись в целую зеленую рощу. Это наскоро видел Сенька, когда Домка осторожно выпустила его из амбара. На дворе тишина, спать ложились рано, только за воротами сторож, расхаживая, пробил раз и два в деревянную доску, да караульные за тыном и мостом у тюрьмы изредка перекликались. – Гляди-и! – Гляжу-у! За хмельниками в курятнике пропел первый петух. Воздух помутнел. Волга дыхнула туманом. Домка на амбар навесила замок, как и был. Сеньку провела в подклет. Заперла подклет изнутри, велела ему раздеться и умыться. – Скинь рубаху, порты, одежь чистое. В обширном подклете было прохладно, и в нем – ни мух, ни комаров. Подклет освещен только лампадкой. Домка послушала в оконце звуки двора, потом оконце задвинула изнутри ставнем. На столе среди подклета был ужин. Сенька поел и водки выпил. Домка, когда он кончил есть, взяла его за руку, повела в угол к двум сонным мальчикам, они спали в тени под широкой божницей. Свет лампадки не касался их лиц, дети спали крепко. Домка сказала: |