Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Раз! Два! Три! – Выпей, мужичок, пива, поешь да усни! Глядико-сь, умаялся, волосы мокры, с обличья стал хуже… – уговаривала Фимка, лежа с Таисием на кровати, на столе горела свеча, в подземелье, далеко на столбе, светил огонек лампадки. Таисий вынул тяжелую кису с деньгами из-за пазухи: – На-ко вот, баба, спрячь! Жив буду – отдашь… Убьют – тебе на век хватит! Народ несговорной – стрельцы не любят холопей, холопи над мужиком смеются, а торговый люд идет, чтоб при случае всех покинуть. – Тебе-то забота велика о том! Из веков народ несговорен – каждой норовит про себя. – Велика моя о том забота! Изопью пива, есть не хочу. Много спать времени нет – высплюсь… Слушай, женка, когда проходил, слышал – стрельцы говорили: «С утра рано бояра ворота в город затворят…» – Эк, чего спужался! Знаю лаз – мы и без ворот с города уйдем. – Лошадь наряжена? – Конь лихой, садись – и все! – Вот ладно! Таисий встал, осмотрел пистолеты, они лежали близ свечи на столе… Выпил ковш пива, лег и закрыл глаза, он стал дремать. Фимка в валяных улядях куда-то скользнула в сумрак. Таисию стал сниться тревожный сон. Беззвучно, как во сне, появилась Фимка, бледная, руки у ней тряслись. В руках она держала рухлядь: красный сарафан, шугай такой же и кику: – Справляйся, мужичок! – тихо, почти шепотом сказала она. – Объезжий, стрельцы – Улька, сатана, довела… Таисий вскочил на ноги. Он молча напялил на себя сарафан, шугай и кику надел на голову. – Кика рогатая… в ей я колдую… многи боятся ее… – Понял. – Низ повяжи лица… вот плат… Тут, под лестницей дверка, толкни – ползком уйдешь в хмельник, десную о избу, а там задворками в лесок. Вверху в избе шагали. На лежанке хлопнули откинутые половинки входа в подвал. Таисий схватил пистолеты, один взял в руку, другой сунул за кушак, повязанный под грудями сарафана… Показались ноги в сапогах, и вниз бойко перегнулась голова в стрелецкой шапке. Таисий выстрелил, человек с лестницы упал, не шелохнувшись. Дым заволок пространство у стола и лестницы. Таисий кинул пустой пистолет, схватил другой, присел к земле, пополз мимо убитого. За хмельником у угла избы в теплом сумраке стоял дежурный стрелец, стоял он там, где указала Улька. Стрелец был молодой парень, суеверный, – он дрожал и пугливо озирался. Когда скакали к Фимкину двору, парня напугали старые стрельцы россказнями: – Вот хижка! Ее, ребята, берегчись надо! Едем мы, а душа в голенище ушла… – Да, окаянный дом! Слышал, Фимка-баальница не одного человека волком обернула… ходи да вой! – Глянь – и вылезет на тебя черт преисподний – рожа што огонь, рога, тьфу! По дороге парень испугался, сказал: – Да што вы, дядюшки! Ужели правда? – Ей-ей – пра! Объезжий Иван Бегичев велел делать все молча. – Стрельба будет? Отвечайте стрельбой, а голоса ба не было. Молодой стрелец едва устоял на ногах, когда мимо его из хмельника в сумраке поползло адское чудище, мало схожее с человеком. Помня приказ объезжего «стрелять, ежели что!», он попятился, перекрестился, поднял карабин, худо помня себя и худо целясь без мушки, только по стволу, приставил к полке карабина тлеющий фитиль, выстрелил, уронив карабин, кинулся бежать с молитвой: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его!» Он бежал к крыльцу, где фыркала лошадь объезжего, привязанная к крылечному столбу, а сам объезжий, горбясь и гладя бороду, сидел на татуре [241], у крыльца же смутно краснел кафтан и белела борода. – В кого стрелил, парень? – тихо спросил объезжий, встряхивая бороду и распрямляясь. Стрелец, едва переводя дух, молчал. – Куда бежишь от государевой службы? – Голос объезжего зазвучал строго. – Ой, ой! Там, господин объезжий, бес! В беса стрелил я… – Парень едва выговорил. Зубы у него стучали. – Перестань бояться! Тут баба живет мытарка [242], она те подсунет кочета заместо черта! Веди, кажи, куды, – в белый свет стрелял, как в копейку? Лезь позади меня, ежели боишься… Они пошли. – Тут вот, дядюшко! Во, во, вишь? – Вижу! Бабу саму и ухлестнул… Бегичев возвысил голос: – Эй, стрельцы! Стрельцы все были спешены, лошади их стреножены в кустах. Подошли два стрельца: – Господин объезжий! Чул стук из пистоля? – Два стука было – пистольной да карабинной. Оба слышал. – Так, господин, когда был пистольной стрел, тогда лихой убил Трофима-стрельца! – Эх, не ладно, парни! Трофим самый надобный стрелец был… А он вот, – указал Бегичев на молодого стрельца, – хозяйку убил. Обыщите дом! – Да где ёна? – Вон там, за хмельником лежит, нам не ее – лихого взять надо! – Тогда, господин объезжий, мекаем мы избу подпалить! – Пожог? Нет, парни! Пожог – верно дело, лихой укроется… На пожог прибегут люди, а мы не ведаем – може, под избой есть ходы тайные, проберется лихой к народу и сгинет в толпе… Разбирай, кто такой! Все во тьме на лихих схожи! – Как же нам! Полезем, а лихой в подполье, место тесное, играючи ухлестнет любого, едино как Трофимку-стрельца! – Перво – тащите убитую колдунью сюды на крыльцо! – Слушаем! Давай, ребята… Стрельцы подняли переодетого Таисия, из травы и сумрака перенесли на сумрачное крыльцо, Бегичев спросил: – Есть ли факел? – Иметца – вот! – Зажигай! В безветренном сумраке задымил факел. – Эк его Филька стукнул! Затылка будто и не было. Только, господин объезжий, он не баба – мужик! – Пощупай! Глазам не верь. – Мужик! Филька ему снес весь затылок, потому – карабин забит куском свинца двенадцать резов на гривенку [243]… Таисия стали осторожно и внимательно разглядывать. – Свети ближе! – Кика рогатая, красная… На брюхе, глянь, объезжий, хари нашиты, тоже рогатые. Отмотали повязку, закрывавшую низ лица. Обнажились: борода клином, усы. Губы плотно сжаты, брови нахмурены, глаза глядели остеклев – прямо. В правой руке, крепко застывшей, неразряженный пистолет. |