Онлайн книга «Грех жаловаться»
Подошел на цыпочках, заглянул за воротник: древняя старуха угрелась в шубном тепле, на летнем солнышке, как последние сны досматривала, и капельки пота поблескивали на ноздреватом, блиннонепропеченном ее лице. – Здравствуй, мать, – сказал тихо. – Вот он я, Баламут. Родня твоя. С деньгой воротился. Открыла глаза, поглядела без удивления, сказала из глубин воротника глухим, нетутошним голосом: – Какая ты мне родня? От пятой курицы десятый цыпленок. Он и не возразил. Тихий стоял, порушенный, перышко на шляпе сникло за компанию. А старуха глядела покойно: ни горечи в глазу, ни торжества, ни осуждения. – Хорошо тут у тебя, – сказал неуверенно. – Лес рядом. Грибы. Хоть что от Талицы осталось. – Я осталась. Я да река. Пометой о деревне. Спросила без интереса: – Ну как? – Чего как? – Как жизнь прошла? – Разве прошла? – Прошла, Ваня, прошла. Отзвонил – и с колокольни. – Я, мать, не наелся. – Я зато наелась. Постоял. Потоптался. – Сесть можно? – Постоишь. Пожевала сухими губами, вздохнула негромко: – Чем промышлял, Ваня? – А пташьим ловом, – и усмехнулся криво. – Я, мать, по миру бегал. За лисой-хвостомелей. – В отца, – сказала. – В отца. Мы, мать, Баламуты. – Это вы, мужики, Баламуты. Мы, бабы, Сидни. Баламуты по миру бегали, башки свои подставляли. Нам, Сидням, само на головы валилось. – Когда бегаешь, – пояснил, – еще промахнуться. А на месте сидишь, точно уж попадут. Поглядела на него: – Ты, Ваня, дурак? – Дурак, – сказал. – И голова дуплистая. Тебе на что? – Тебя, Ваня, заарестуют и деньги в казну отберут. – Ну и порядочки у вас, мать. Житья ведь не стало. – Это тебе не стало. А нам и не было. Глаза скорбные, с кругами. Губы синие, не на месте. – Мать, – спросил, – тебе который годок? – Два на десять. – Это как? – Девяносто да еще два: вот как. Помолчал. Землю поковырял носком. – Ты, мать, когда померла? – В свой срок, Ваня. – Могилка где? – Нету могилки. Дождем смыло. Забушевал нешибко: – Где тетка Федосья? Где девка Анютка? Где все?.. – А со мной, – сказала. – Вся Талица тут. Только не видать. Сник. Запечалился. – Господа видала? – Видала, Ваня. – Чего говорит? – Господь ждет. Ему не к спеху. Сам придешь, сам и поговоришь. Колыхнулся. Шаг шагнул короткий. – Мать... – Ну? – А если опять?.. По-новой?.. Поглядела на него. Усмехнулась. – Глупый ты, Ваня. И так по-новой. В который уж раз. Это мне знакомо. То привычно. Там маялась. А живешь всё одно по-старому. Мы – Сидни. Вы – Баламуты. Еще шагнул. – Я побёг, мать... – Беги. – Не по мне... сиднем. Бежишь – живешь. Сел – помер... Пошел прочь. – Ваня... – Ну? – Чего на могилку не приходил, Ваня? Обернулся: – Боялся, мать. Призовешь. Хватит, скажешь, набегался, оставайся со мной... Стоял. Ждал. Глядел. Разлепила сухие губы, сказала с заминкой: – Хватит, Ваня... Набегался... Он и пошагал назад, к дороге, по битым плитам. Одни плиты наползали друг на друга, у других были просветы – без разбега не перепрыгнешь. Но он не прыгал. Ступал в самую топь, волочил за собой пуды, раскидывал по сторонам жирные ошметки грязи. Уставал телом и замирал душой… Возле машины его ожидал уполномоченный Ржавый с самыми последними окончательными указаниями. – Вопрос, – сказал незнакомец грустно. – На сообразительность. Что бы ты сделал, если бы стал большим начальником? – Большим начальником?.. – обалдело переспросил Ржавый и даже подхихикнул по-глупому, позабыв про фуражку с околышем. – Ей-Богу, не знаю... – Такие вещи надо знать заранее. Иначе зачем вся эта суетня? Ради прокорма? С натугой полез в машину. На заднее сиденье. – Так что же ты вынес из жизни, гражданин Ржавый? Отвечай. – Отвечу, – сказал тот обстоятельно. – А вынес я из жизни вот что. У каждого человека есть цена, до которой он держится. А потом его можно купить. С потрохами, если хотите. Но можно и без потрохов. – Это всё, что ты вынес? За целую жизнь? – Куда больше? – сказал Ржавый и сел за руль. Незнакомец глядел на него замученно, телом опадал книзу. – Ощутил ли ты, Ржавый, радость бытия? Хоть разочек? – Че-его?!.. – Ничего. Проехало... Повалился на бок, щекой к прохладной обивке. – Родина... – шептал. – Открою тебе секрет... Дедушка Баламут помирать собрался. Срок вышел... – Не успеешь, – пообещал Ржавый. – Довезем до границы, перекинем на ту сторону, там и помирай. – Это ты не успеешь... – пообещал незнакомец и глаза прикрыл. – Будете тут хоронить. Баламута – в родимой Талице... Ржавый заторопился. Задергал рычаги. Машина чихала и не заводилась. – Только уж... – попросил, затухая. – Не сжигайте... Не надо... Чтобы могилку... дождем смыло... – Нет! – кричал Ржавый в отчаянии. – Не умирай! Погоди малость! Ты не сделаешь мне такой пакости!.. – Сде-лаю... – шепнул, обмирая. И сделал. Его ликвидировали ночью. Тайком. Без музыки и свидетелей. Только служительница – для дела. Уполномоченный – для протокола. Заколотили. Опустили. Сожгли. Пепел отвезли к границе, дождались попутного ветра и развеяли над тамошней территорией. Во избежание дурного примера, который всегда опасен. |