Онлайн книга «Тридцатая любовь Марины »
|
Он глухо засмеялся, нависая над ней на локте: – Так я же и есть старый, вовремя недобитый сноб! Марина снова потрогала шрамик на его подбородке: – Неисправимый человек. – Бэзусловно. Он гладил ее волосы. Несколько минут они пролежали молча. Потом Валентин сел, протянул руку, нашарил сигареты на низкорослой индийской тумбочке: – Котенок, а у тебя действительно никогда с мужчиной оргазма не было? – Никогда. Он кивнул, ввинчивая сигарету в белый костяной мундштук. – А про меня и забыл, – тихо проговорила Марина, что-то наигрывая пальцами на его плече. – Pardon, милая. Холостяцкие привычки… прошу… Топорщась, сигареты полезли из пачки. Марина вытянула одну. Щелкнула газовая зажигалка, выбросив не в меру длинный голубой язык. Прикурили. Марина встала, жадно затягиваясь, прошлась по ковру и снова посмотрела на картину. Размытая женщина все еще поправляла волосы. Сидя, Валентин поднял халат, накинул и с трудом оторвался от кровати. – Уютный уголок, – Марина зябко передернула плечами. – Милый, правда? – пробормотал Валентин, сжимая зубами мундштук и завязывая шелковый пояс с кистями. – Да… Она наклонилась и стала собирать свое разбросанное белье. Валентин мягко коснулся ее плеча и, обильно выпуская дым, выплыл из спальной: – Пошли обедать. Стряхнув сероватый цилиндрик пепла в тронутую перламутром раковину, Марина натянула свитер, косясь на себя в продолговатое трюмо, стала натягивать трусики. Слышно было, как в просторной кухне Валентин запел арию Далилы. Марина достала из широкого воротника свитера свои волосы и босая побежала на кухню. В прихожей она подфутболила свой слегка забрызганный грязью сапожок: – Хей-хо! Валентин, копающийся в недрах двухэтажного “Розенлефа”, оглянулся: – Очаровашка… знаешь… – Он вынул на минуту мундштук и быстро заговорил, другой рукой прижимая к бархатной груди кучу вынутых продуктов: – Ты сейчас похожа на римлянку времен гибели империи. У нее семью вырезали, дом разрушен. Неделю жила с волосатым варваром. Он ей и подарил свою козью душегрейку. Так она и побежала в ней по раздробленным плитам Вечного города. Как, а? – Вполне. Тебе пора в Тациты подаваться. – Да ну. Не хочу в Тациты. Я б в Светонии пошел, пусть меня научат… Мелкими шажками он добрался до широкого стола и резко наклонился. Продукты глухо посыпались на стол. Костяной мундштук вновь загремел о зубы: – Светонии точнее их всех. Нигдо не здает жизнь двога дучше сеггетагя. Или повага. Садись. Марина опустилась на скрипучий венский стул, распаковала желтую пирамидку сыра и принялась резать его тяжелым серебряным ножом. Докурив, Валентин бросил сигарету в раковину, мундштук со свистом продул и опустил в карман халата: – Его б гофрировать надо, по-хорошему… – Перебьешься. Порезюкай колбаску лучше. – Ну, chérie, что за жаргон… – Какие ножи хорошие. – Еще бы. Моего расстрелянного дедушки. – А что, его расстреляли? – Да. В двадцать шестом. – Бедняга. Марина разложила листочки сыра на тарелке. Валентин с треском снял кожу с колбасы и стал умело пластать ее тонкими кусочками. – Тебе повар “Метрополя” позавидует, – усмехнулась Марина, открывая розеточку с икрой. – Все-таки холостяцкая жизнь многому учит. – Бэзусловно, – продолговатые овалы ложились на дощечку. – Послушай, а что ж твоя домработница тебе не готовит? – Почему не готовит? Готовит. – А сейчас? – Не каждый день же ей тут торчать… – Она когда приходит? – Вечером. – Ну, ты ее, конечно, уже, да? – Было дело, котеночек, было… – Ну? – Неинтересно. Закомплексованный советский индивидуум. – Фригидна, что ль? – Да нет, не в этом дело. Она-то визжала от восторга. Билась, как белуга, подо мной. Я о другом говорю. – Дикая? – Абсолютно. Про минет впервые от меня услышала. Сорок восемь лет бабе. – Ну а ты бы просветил. – Зайка, я не умею быть наставником. Ни в чем. – Я знаю… Марина помогла ему уложить колбасу на тарелку. Валентин зажег конфорку, с грохотом поставил на нее высокую кастрюлю: – Борщ, правда, варит гениально. За это и держу. – А ей действительно с тобой хорошо было? – Со мной? Котик, только ты у нас патологическая мужефобка. Кстати, поэтому ты мне и нравишься. – Да кто тебе, скажи на милость, не нравится?! С первой встречной готов. – Правильно. Я, милая, как батенька Карамазов. Женщина достойна страсти уже за то, что она – женщина. – На скольких тебя еще хватит… – Будем стараться. – Тоже мне… – Слушай, chérie, в тебе сегодня чувствуются какие-то бациллы агрессивности. Это что – влияние твоей экзальтированной любовницы? – Кого ты имеешь в виду? – Ну, эту… которая и не играет, и не поет, и не водит смычком черноголосым. – Мы с ней разошлись давно, – пробормотала Марина, жуя кусочек колбасы. – Вот как. А кто же у тебя сейчас? – А тебе-то что… – Ну, котенок, успокойся. – А я спокойна… Валентин снова открыл холодильник, достал начатую бутылку шампанского, снял с полки бокалы: – За неимением Аи. – Сто лет шампанского не пила. – Вот. Выпей и утихомирься. Слабо пенясь, вино полилось в бокалы. Марина взяла свой, посмотрела на струящиеся со дна пузырьки: – У меня, Валечка, сейчас любовь. Огромная. – Это замечательно, – серьезно проговорил Валентин, пригубливая вино. – Да. Это прекрасно. Марина выпила. – А кто она? – Девушка. – Моложе тебя? |