Дело, конечно, не только в орудиях труда. 500 000 лет назад гоминины уже хорошо справлялись с огнем. (Возможно, этот прорыв произошел намного раньше. Споры по этому вопросу… до сих пор очень жаркие.) Лингвистические способности, должно быть, также развивались в течение этого периода, хотя это и трудно проследить. К тому времени когда наш вид, Homo sapiens, появился в Африке около 300 000 лет назад, торговые сети уже простирались на многие километры. А природные красные красители использовались для изготовления украшений и, возможно, в символическом искусстве. 130 000 лет назад, если не раньше, люди вдоль побережья Южной Африки собирали моллюсков в определенное время года. Уже тогда они обращали внимание на смену сезонов года и приливы, чтобы получить лучший улов. Наш вид распространился из Африки в Евразию около 120 000 лет назад, следуя примеру более ранних волн миграции Homo erectus, принося искусство и инновации, куда бы мы ни пошли. 40 000 лет назад мы рисовали зловещие фрескина стенах пещер от Бордо до Борнео.
Менее чем за два миллиона лет объем мозга Homo стал в три раза больше, чем у его предшественников.
Проследить когнитивную эволюцию гомининов относительно легко, потому что увеличение размера мозга и орудия труда, искусство и другие вещи — все это можно увидеть в ископаемых и при археологических раскопках. Гораздо труднее отслеживать темпы эволюционных изменений в приспособленности и дружелюбии, потому что ни то, ни другое не оставляет после себя твердых доказательств. Мы можем сказать с уверенностью только то, что люди сегодня являются самими выносливыми из всех современных обезьян. Наш показатель максимального потребления кислорода (VO2 max), — общее количество кислорода, которое тело может использовать за одну минуту на килограмм веса (см. Главу 3), по меньшей мере в четыре раза выше, чем у шимпанзе. У нас в ногах больше мышц, чем у обезьян (хотя меньше в руках), а еще мы гораздо лучше переносим нервно-мышечную усталость. Наша кровь содержит больше гемоглобина, чтобы кислород поступал к работающим мышцам. А голая потная кожа (безусловно, самая влажная на планете) дарит прохладу, защищая от перегрева даже при занятиях спортом на жаре.
Все это позволяет нам идти быстрее и заходить дальше, чем любая другая обезьяна. Шимпанзе проходят в среднем менее 3 км в день. Другие приматы еще ленивее. Люди, особенно охотники и собиратели, такие как и хадза, ходят в пять раз больше. Каждый день. Люди бегают марафоны ради удовольствия. Мы созданы для интенсивной деятельности в течение всего дня. Многие из анатомических особенностей, которые помогают нам быть выдающимися бегунами и долго ходить (длинные ноги, упругие стопы и короткие пальцы ног) были характерны и для ранних Homo. Поэтому можно предположить, что у представителей нашего рода выносливость развилась достаточно и была отточены эволюцией как часть стратегии охоты и собирательства в течение последних двух миллионов лет.
Похожая история произошла и с умением делиться. Обнаружение забитых зебр и другой крупной дичи в таких местах, как Дманиси, говорит нам, что разделение добычи было традицией еще на заре истории нашего рода. На самом деле, как я уже говорил выше, умение делиться, вероятно, являлось ключевой поведенческой особенностью, которая и запустила эволюцию нашего рода, Homo. Но трудно определить частоту и активность использования этой стратегии, поскольку эти показатели меняются с течением времени (и до сих пор). Однако есть несколько подсказок, наводящих на размышления. Например, 400 000 лет назад технология изготовления орудий труда и охотничьи приемы были изощренными. В дополнение к смертоносным каменным топорам наши предки делали тонкие копья с закаленными в огне наконечниками, а также убивали диких лошадей и другую крупную дичь. Такая самоотверженность в создании инструментов и разработке охотничьих стратегий указывает, возможно, на то, что некоторые члены общины специализировались на охоте, в то время как другие сосредоточились на собирательстве, как в большинстве сообществ охотников и собирателей сегодня. Такое разделение труда требует хорошо развитого умения делиться, чтобы эта стратегия могла стать эффективной.
Размер черепа и поведенческие особенности дают еще один ключ к пониманию этого феномена. Огромный мозг и необходимость обучения означают, что мы приходим в мир беспомощными, бесполезными, влажными сгустками жира. Мы не можем ходить, говорить, добывать себе пищу или держаться подальше от опасности в течение нескольких лет со дня своего рождения. Вместо этого мы полностью зависим от других — от поддержки племени — пищи, внимания и безопасности, в которых так отчаянно нуждаемся. Мы проводим первые десять или даже двадцать лет жизни, пользуясь общими ресурсами щедрых членов сообщества, учась (как мы надеемся) быть способными, продуктивными взрослыми. Наш мозг сжигает очень много энергии при обучении, построении и поддержании нейронных связей, когда информация поступает в него. Именно поэтому в первые годы обучения в начальной школе рост замедляется. В обществах охотников и собирателей, таких как хадза, люди не становятся самодостаточными (то есть не добывают достаточно пищи, чтобы прокормить себя) по крайней мере до позднего подросткового возраста.
Вознаграждение за длительное ожидание и обучение — невероятно высокая производительность взрослых. Взрослые охотники и собиратели, как мужчины, так и женщины, могут легко приносить домой тысячи дополнительных килокалорий пищи в день, намного больше, чем нужно (см. Главу 9). Это дополнительная энергия, которая питает наши более быстрые метаболические двигатели и покрывает большие ежедневные затраты. Дополнительная энергия разделяется между детьми, матерями и другими воспитателями. В связи с тем, что энергетическое бремя размножения разделяется (женщины получают существенную помощь), матери охотников и собирателей обычно рожают примерно каждые три года, что намного чаще, чем рождение потомства у обезьян, которые выполняют всю работу сами. (Средние интервалы между родами у шимпанзе, горилл и орангутангов составляют пять лет и более.) Это парадокс истории человеческой жизни: каждому ребенку требуется больше времени, чтобы повзрослеть, но мы все равно успеваем размножаться быстрее, чем наши родственники-приматы. И этот принцип хорошо работает благодаря нашему умению делиться и уникальной метаболической стратегии.
Примерно 700 000 лет назад размер мозга у гейдельбергского человека (Homo heidelbergensis), обитавшего по всей Африке и Евразии, приблизился к нижней границе этого показателя у современного человека. Их большой мозг и изощренность орудий труда позволяют предположить, что продолжительное детство и сверхпродуктивное отрочество стали обычным явлением еще задолго до того, как наш вид, Homo sapiens, эволюционировал в Африке. Кроме того, их большой и энергозатратный мозг и образ жизни охотников и собирателей говорят нам, что у Homo heidelbergensis, вероятно, был такой же ускоренный метаболизм, как и у современного человека — то есть они тратили больше энергии, чем их предки-австралопитеки. Но, даже если основная человеческая стратегия обмена веществ существовала до того, как развился наш вид, метаболическая революция, которая спасла нас от вымирания, произошла именно благодаря Homo sapiens.
Существует теория, что именно умение делиться было ключевой поведенческой чертой, которая запустила эволюцию рода Homo.
