А что, если это было чем-то вроде… платы? Что, если Калеб как бы говорил: «Эй, спасибо за классный секс — получи за это бриллианты»? Я с ненавистью уставилась на браслет. Вот гад.
Ну не-е-ет. Я опомнилась и выдохнула. Это тоже было не похоже на Калеба.
«…Ты мне по-настоящему нравишься, и я был бы не против, чтобы мы подружились. Если ты не против. И если мы оба понимаем, что к чему».
В памяти всплыли и другие слова:
«…Когда мы договаривались дружить, мы оба имели в виду именно это. У нас может получиться. Поэтому я окончательно решил, что ты мой друг, Эва. А я беспокоюсь о друзьях».
Я была другом Калеба. Это он и имел в виду.
Снова взглянув на браслет, я решила, что именно так и буду смотреть на этот дорогой подарок. Друг подарил мне прекрасную вещь, чтобы избавить от плохих воспоминаний.
Тем не менее моя внутренняя битва между сердцем и разумом стала еще ожесточеннее, так как сердце хотело выиграть. Хоть раз.
* * *
— Детка! Эва, але! — Харпер толкнула меня, и я вынуждена была схватиться за стойку, чтобы удержаться на стуле.
Я сердито посмотрела на нее, но увидела в ее глазах беспокойство:
— Человек уже пять минут ждет, что ты сделаешь заказ, — она показала рукой на бармена, смотрящего на меня с нетерпеливым, но заинтересованным выражением на лице. — Ну?
— Ты могла бы и сама сделать заказ, — я повернулась к бармену: — Клэм-чаудер, пожалуйста, две порции.
Он ушел, а мы сидели молча, окруженные со всех сторон звоном посуды и жужжанием голосов переполненного бара.
— Это из-за акцента, да? — спросила Харп. — Ты вспомнила о нем?
Я взглянула на браслет на моем запястье.
— Ничего удивительного, — я пожала плечами.
— Да, конечно. Но ты не в первый раз за последние шесть недель вспоминаешь этого парня. Я абсолютно точно знаю, что ты думаешь о нем все время.
Я нахмурилась:
— Нет, не все время. А когда думаю, то это только потому, что скучаю по сексу.
— Зачем ты врешь самой себе?
Мы уставились друг на друга, причем лицо Харпер выражало сильное раздражение. Я смотрела на нее и понимала, что это — единственный человек, кроме дяди, которому я могу доверять.
— Потому что… боюсь, что мне будет больно.
С минуту Харпер переваривала мое признание, потом ее взгляд смягчился:
— Хорошо.
— Хорошо?
— Хорошо.
Я потянулась и сжала ее руку с чувством благодарности, а потом преувеличенно оживленно воскликнула:
— Ну, что там новенького у «Ред Сокс»
[39]?
Она рассмеялась и легонько двинула меня плечом:
— У меня есть лучшая тема для смены разговора.
— Правда?
— Да. Я подумываю о том, чтобы расстаться с Винсом.
Я испуганно ахнула, а Харпер печально добавила:
— Я подозреваю, что он употребляет наркотики.
— О, нет!
— Я не уверена на сто процентов, потому что со мной он всегда нормальный. Это точно. Я знаю, как ведут себя люди под кайфом. Но ребята из его группы периодически балуются наркотой, да и он ведет себя странно, как будто скрывает что-то. Я не могу мириться с этим дерьмом, Эва, — покачала она головой, и в глазах ее блеснули слезы.
— Харпер, мне так жаль!
Она невесело усмехнулась:
— Я знала, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Но ты ведь не знаешь наверняка?
— Я собираюсь прямо спросить его сегодня вечером. Я сразу вижу, врет человек или не врет. Поэтому вечером буду знать точно.
— Почему ты ничего не говорила об этом раньше?
— Мне было… Меня злило, что я влюбилась в человека, который оказался совсем не таким, как я думала… если мои подозрения подтвердятся. Я рассказывала ему о себе очень личные вещи. И мне было… так стыдно, что я очень-очень старалась не замечать правду, засунув голову в песок.
Она уставилась на стойку бара, стиснув зубы и отказываясь посмотреть на меня.
— Послушай, — мягко сказала я, положив ей руку на плечо. — Во-первых, ты еще не знаешь наверняка, правда ли это. Во-вторых, даже если это правда, тебе нечего стыдиться. Мы не можем решать, в кого нам влюбиться, но мы можем отвечать за свои поступки. Не вини себя за чувства к Винсу. Он неплохой парень, Харп. И если он употребляет наркотики, то он хороший парень, попавший в беду. А ты знаешь, что надо делать в такой ситуации.
Он положила свою руку на мою и взглянула на меня со слезами в серо-голубых глазах:
— Ты не будешь осуждать меня, если я побуду обычной девушкой с разбитым сердцем?
— Ты знаешь ответ.
— Я так хочу ошибиться, — прошептала она дрожащими губами.
Забыв о своей боли, я переживала за подругу:
— От всего сердца надеюсь, что так и будет.
— Клэм-чаудер! — вдруг резко вмешался в наш разговор бармен, поставив перед нами две большие тарелки дымящегося супа.
Губы Харп дрогнули в улыбке, и это сработало как сигнал.
Мы обе расхохотались диким, истеричным, до боли в ребрах смехом над нашими тарелками. Не потому, что ситуация с барменом получилась такая уж забавная, а потому, что нам обеим надо было получить нервную разрядку.
И уж лучше пусть это будет смех, чем слезы.
Глава двадцатая
Май всегда был моим любимым месяцем в Бостоне. Температура начинала теплеть до комфортных плюс восемнадцати днем, поэтому можно было ходить без пальто. И пока что погода была, за исключением прошлых дождливых выходных, солнечной и ясной, как будто город старался поднять живущим в нем людям настроение.
Однако ночью температура падала до восьми градусов. Поэтому я весьма удивилась, прочитав сообщение от Патрис с приглашением в субботу на вечеринку на ее яхте. Прохладная будет вечеринка!
— Хорошие новости? — раздался голос сбоку.
Я перестала лизать мороженое и подняла голову от телефона.
Шагающий рядом Лео Морган вопросительно глядел на меня и тоже лизал свое мороженое. Эта картина должна была, наверно, возбудить меня, но увы.
У нас было свидание во время обеда, организованное заботливой Стеллой. После отъезда Калеба Стелла снова начала устраивать мне свидания, расценив его появление в моей жизни как зеленый свет. Когда она впервые упомянула Лео — сына своей знакомой, который недавно развелся, — я сразу сказала «нет». Но Стелла не отставала. Она продолжала твердить, какой он успешный юрисконсульт, как много работает на благотворительность и прочее, прочее. Но только когда она подсунула мне его фотографию, я заинтересовалась. Он выглядел ужасно молодо.
