— А если я не хочу?
— Тебя никто не спросит. Если скажут — надо, пойдешь
как миленькая, это же реклама… Ну а потом, скорее всего, арендуют квартиру,
соорудят кухню и будем снимать в уже более щадящем режиме, а потом ты выйдешь
замуж и глупый муж станет ревновать тебя к телезрителям и к съемочной группе, а
потом, насколько я тебя понимаю, ты его бросишь ради телевидения, возможно,
тебя еще пригласят на радио, я тут краем уха слышал, что создается какое-то
новое радио и они хотят запузырить кулинарную пятиминутку. Жизни у тебя не
будет, начнут узнавать в метро, придется купить машину, учиться водить, будешь
стоять в пробках, гаишники тебя узнавать не будут, они кулинарные программы,
как правило, не смотрят. А потом программу неизбежно прикроют и постепенно твоя
популярность сойдет на нет. Вот примерная схема твоей жизни на ближайшие
годы! — весьма печально подытожил Пузайцер.
— Аркаш, а за кого она выйдет замуж, ты не
скажешь? — полюбопытствовала Маша, слышавшая сей трагический монолог.
— Какая разница, — поморщился Пузайцер,
потягиваясь. — Лучше всего за иностранца, который живет за кордоном и не
имеет понятия о нашем телевидении.
— Ерунда! — возмутилась Маша. — А иностранцы
что, не ревнуют к зрителям и съемочной группе?
— Безусловно ревнуют, но… Не знаю я, девочки, насчет
иностранцев, ну их в баню! Все, я пошел!
Валерка тебя отвезет, Элла! Пока!
— Да, Элка, похоже, он знает, что говорит, наш
Пузайцер.
— Да ну, — отмахнулась Элла, — просто он
устал — и вся скорбь еврейского народа выплеснулась в этом монологе. Все будет
прекрасно! Я ведь не собираюсь стать вечной звездой телеэкрана.
Поиграю в это сколько получится, и хватит. У меня есть
профессия!
— А у меня две или даже три, но мне понравился этот
бардак!
Элла едва доковыляла до машины, так у нее отекли ноги, ведь
она весь день крутилась на высоких каблуках. В следующий раз, если он будет, ни
за что каблуки не надену. Ни за что! Домой она попала в половине второго ночи.
* * *
Утром Элла позвонила на работу и сказала, что опоздает.
Просто не было сил встать… Не хотелось ни есть, ни пить, ни спать… Совсем
ничего не хотелось. Она включила телевизор. И сразу увидела приплюснутую
мордочку Зои Звонаревой, которая что-то готовила в студии. Да еще соревновалась
с итальянским поваром. Понятно было, что она тут не для того, чтобы победить
итальянца, — она мазала сгущенкой готовые коржи, щебеча, что, когда
столько работаешь, столько пишешь, нет времени на разносолы, но все ее мужья
обожали ее торт со сгущенкой! А времени на него уходит всего ничего, надо
только смешать сгущенку со сливочным маслом и ложечкой какао! Итальянец готовил
что-то умопомрачительное, сложное, красивое, а знаменитая писательница совала
под нос ведущему свой торт. Тот явно не хотел его пробовать, его актерского
таланта не хватало, чтобы это скрыть, а она кокетливо-великосветским тоном
укоряла его: невежливо, мол, отказываться от угощения…
Потом подводились итоги соревнования, и в результате
победила дружба. Тьфу! Эх, пригласили бы меня с ней посоревноваться, у меня бы
дружба не победила! Я ж не бессловесный итальянец, я бы такое сказала… И это бы
вырезали — и все равно победила бы дружба, потому что такова концепция
программы!
Зазвонил телефон.
— Алло!
В трубке молчали.
— Алло! Говорите, вас не слышно.
Трубку повесили. И буквально через три минуты раздался
звонок в дверь.
И кого черт принес? Она накинула халат и поплелась к двери.
— Кто там?
— Элла, открой, это Воронцов!
Она пришла в ужас. У нее такой вид!
— Элла, пожалуйста, это очень важно!
Она открыла дверь на цепочку:
— Вы?
— Я! Элла, надо поговорить!
— О чем?
— Но не через цепочку же нам разговаривать.
— Хорошо, я открою, но вы не входите! Я вам крикну,
когда можно! — И она бегом кинулась в ванную. — Проходите на кухню! И
дверь за собой заприте!
— Слушаюсь!
Он пришел! Пришел! Она заперла дверь и полезла под душ.
Потом наскоро вытерлась, расчесала волосы и осталась недовольна своим видом.
Бледная, осунувшаяся, а главное — не было радости от его
прихода, только страх. Хотя чего бояться?
И наплевать, какой у меня вид, уж безусловно лучше, чем у
этой щебечущей мартышки… Я что, ревную к ней? Еще не хватало! Она накинула
халат и пошла на кухню. Он курил, стоя у окна.
— Хотите кофе?
Он резко повернулся к ней. Вид у него тоже был не слишком
авантажный.
— Элла! Что происходит? Зачем ты так?
— Что? — не поняла она.
— Зачем ты передала жилет через Любашу?
— А что мне было с ним делать? Вы не объявлялись. А
вдруг у меня его съела бы моль?
— У тебя водится моль? — почему-то засмеялся он.
Что тут смешного?
— У меня — нет! Но, может, в вашей жилетке были
личинки…
Он еще громче расхохотался.
— Так вы хотите кофе или нет? — раздраженно
спросила она.
— Хочу!
— Черный или с молоком?
— Черный, покрепче и без сахара.
Она достала банку с кофе и турку, включила плиту, и вдруг он
подошел, к ней сзади, обнял, поцеловал в шею. Она вздрогнула, закрыла глаза,
увидела золотую пчелу, которая тут же сменилась мордочкой Зои Звонаревой. И
томления как не бывало.
— Не надо! — дернулась она.
— Почему? — прошептал он.
— Не хочу, и все!
Он отступил.
Она сварила кофе, налила ему и себе.
— Есть хотите?
— Нет, я завтракал, спасибо. Курить можно?
— Так вы уже курите, — пожала она плечами и дала
ему пепельницу.
— Спасибо. Элла, что случилось? — Он смотрел на
нее, видел, что она неважно выглядит, у нее измученные глаза. Критические
дни! — догадался он. Могла бы прямо сказать, не девочка уже, и, после того
что между нами было… Впрочем, это неважно. Понятно только, что лезть к ней не
нужно. Но выяснить отношения необходимо. Все это время он старался избавиться
от мыслей о ней, в какой-то момент ему показалось, что он преуспел в своем
стремлении, но стоило ему взять в руки жилетку, впитавшую в себя запахи ее
вещей, ее самой… Он вообще-то напрочь забыл, что оставил жилетку в ее квартире.
А тут сразу нахлынуло… Но она, похоже, совсем ему не рада. Странная все-таки
особа, но до чего привлекательная. Как нестерпимо хочется ее трогать, гладить,
обнимать… Ну и все остальное…
