Нинка хохотала в его руках. «Ну, не счастье ли, –
мелькнуло в Степкиной башке, – держать в руках такую хохочущую, вот
именно, нимфу?»
Нимфа, увы, тут же выскользнула, отстранилась.
– Ты, Степан, неисправимый декадент и богемщик!
«Ну, что ж, – подумал он, – нельзя же век держать
в руках такую хохочущую и полную небесного огня». И за этот миг спасибо,
Провидение.
С лестницы солидно спускался пролетарий Семен Стройло.
– А ты все еще с этим Стойло? – усмехнулся поэт.
Нинка немедленно разозлилась:
– Не Стойло, а Стройло, от слова «строить», с вашего
позволения!
Тут же она прилепилась к своему избраннику и далее вниз по
лестнице путешествовала, как бы частично свисая с его плеча, что давало ей
возможность иной раз оглядываться на обескураженного Степана.
И все-таки спасибо тебе, Провидение, подумал поэт.
Мимо валили люди из Нинкиной группы. Среди них выделялся
мужчина за тридцать, львиная грива, теоретические очки: Альбов.
– Акция удалась, – коротко резюмировал он.
* * *
Под утро к агонизирующему в приемной роддома Грауэрмана
Никите Градову вышел дежурный врач – уже было известно, что роженица – жена
комдива, сына профессора Градова, – и сообщил, что родился сын. И вес, и
рост основательные, бутуз что надо. «Так что идите домой, товарищ комдив, поспите
и приезжайте пополудни, мы вам покажем вашего первенца».
Никита, ничего не соображая, в распахнутой шинели, в
сдвинутой на затылок буденновке, вышел на улицу, зашагал куда-то, почему-то все
ускоряя шаги, резко срезая углы, хватаясь за водосточные трубы. Одна, ржавая,
прогнулась под его рукой.
Арбатские переулки были пустынны и темны, только далеко в
перспективе слабо светилась витрина, и там был виден большой глобус. Этот
глобус как бы вдруг взвинтил комдива, он весь встряхнулся и осознал всю эту
ночь, в течение которой любимая женщина, страдая, родила ему сына.
– Сын родился! – заорал он вдруг и побежал по
направлению к глобусу. В витрине он видел свое приближающееся отражение,
разлетающиеся полы длинной шинели, блестящие высокие сапоги. Он выскочил на Арбат.
За крышами виднелся уцелевший крест небольшой церкви. «Сын, сын... родился
сын!» Он перекрестился, раз, другой, но потом отдернул щепоть ото лба, от своей
красной звезды. Тогда вытащил револьвер и пальнул в воздух. Ура!
– Не стреляйте! – послышался голос поблизости. Никита
посмотрел и увидел в подворотне фигуру старика с палкой в руке. Дворник, должно
быть.
– Не бойтесь, ничего страшного, просто у меня сын родился,
Борис Четвертый Градов, русский врач.
– Все-таки это еще не повод, чтобы стрелять, – сказал
старик, вышел из подворотни и прошел мимо Никиты, оказавшись вовсе не стариком,
а средних лет странным господином с тростью, в старомодном дорогом пальто.
Поблескивали крутой лоб и лысая макушка. Просвечивая, трепеща, вилась вокруг
этих фундаментальных высот эфемерная золотовато-серебристая флора. Уж не Андрей
ли Белый?
Глава 6
РКП(б)
Под вечер погожего октябрьского дня – бабье лето в полном
разгаре! – инструктор районного Осоавиахима Семен Стройло поджидал Нинку
Градову в кабинете наглядных пособий, что располагался на втором этаже Дома
культуры Краснопресненского района.
Луч солнца, падающий через узкое окно, подчеркивал обилие
пыли, лежащей на пособиях и тренировочных материалах, гранатах, противогазах,
парашютных ранцах, а стало быть, он подчеркивал и некоторую ленцу уважаемого
товарища инструктора.
Семен всю эту туфту терпеть не мог, ни черта в ней не
понимал. Пост свой он получил в порядке «выдвиженства» как человек с
незапятнанной анкетой, однако долго здесь задерживаться не собирался: впереди
большая дорога. Пока что он был доволен – работа не бей лежачего, а главное,
ключи от трех кабинетов, большое удобство для встреч с девчонкой.
В середине комнаты на столе, демонстрируя свои железные
кишки, стояла продольно распиленная половинка станкового пулемета «максим». На
стенах висели пропагандистские плакаты, по которым иногда Семен все же
проходился тряпкой. Гигантский пролетарский кулак дробит английский дредноут,
похожий на жалкую ящерицу: «Наш ответ Керзону!» Косяк дирижаблей в небе под
сиянием серпа и молота: «Построим эскадру дирижаблей имени Ленина!»...
В комнате было жарко. Семен лежал на кушетке в одной майке с
эмблемой «Буревестника». Он курил, отпивал из горлышка портвейн «Три семерки» –
папаня именует этот напиток «три топорика» – и читал замусоленную книжонку
«Принцесса Казино».
Вот она придет, зараза, думал он, увидит, как я тут лежу в
одной майке, пью напиток, читаю бульварщину, и восхитится – ах, какой простой,
какой свободный! Зараза такая!
Роман с профессорской дочкой, изнеженной Ниночкой Градовой,
с одной стороны, восхищал Семена Стройло, с другой же стороны, по-страшному его
раздражал: приходилось как бы постоянно играть роль, навязанную ему
воображением избалованной фифки. Она увидела в нем идеал пролетария, простого,
свободного, без околичностей берущего в руки все имущество мира, потому что оно
отныне принадлежит ему, он строит будущее. Значит, надо было постоянно
показывать простоту, городскую народность, уверенность и даже некоторую
косолапость неторопливых движений, каменистость гиревых мышц. Между тем по сути
своей Семен Стройло был скорее суетлив, извилист в мыслях, не очень даже и
могуч физически, гири ненавидел. Короче, она смотрела на него скорее как на
игрушку пролетария, чем на истинного пролетария, которым он в общем-то,
несмотря на чистоту анкеты, никогда не был. Ни папаня, ни дедка матценностей не
создавали, происходя из марьинорощинских складских. Ну, в общем, обижаться
все-таки не приходится: девчонка сладкая, и польза от нее идет пребольшая,
однако...
Из коридора, с лестницы долетел полет шагов – идет, зараза,
минута в минуту!
Нина пробежала через вестибюль и всякий, кто встретился ей в
обширном помещении, останавливался в изумлении: чего, мол, девица так сияет,
откуда, мол, такой оптимизм на десятом году революции?
Уборщица хмыкнула ей вслед и кривым большим пальцем показала
сторожу:
– Вишь, к инструктору на свиданку побежала!
Сторож чмокнул, утерся рукавом.
– Прыткая, гладкая... Эхма...
Нина пролетела по коридору, рванула дверь с надписью
«Наглядные пособия». Ворвалась в комнату, потрясая свежим выпуском журнала
«Красная новь».
– Семен, вставай! Лодырь! Смотри, мои стихи в «Красной
нови»!
Открыла журнал, облокотилась на полупулемет, с силой прочла:
Могла ли я в стремительных мгновеньях
