— Посмотрим в Фаларе.
— Нам сильно повезёт, если найдём хорошего целителя на Бантре.
— Бантре? Худов дух, зачем нам Бантра? Крупные острова всего в нескольких лигах дальше!
Элан пожал плечами.
— Родной порт «Затычки», как я понял. Если ты не заметил, наш теперешний первый помощник живёт в плену суеверий. Он — легион моряков-невротиков в едином теле, Калам. Тут его никак не переубедить — Худ свидетель, я пытался.
Разговор прервал крик вперёдсмотрящего.
— Паруса! Два нагеля влево от кормы! Шесть… семь… десять — благослови нас Беру, флотилия!
Калам и Элан подошли к левому борту на баке. Пока что они ничего не видели, кроме волн.
Первый помощник закричал с верхней палубы:
— Какой у них курс, Грызун?
— На север идут! И к западу. Пройдут точно у нас за кормой!
— Примерно через двенадцать часов, — пробормотал Элан, — на всех парусах.
— Флотилия, — пробормотал Калам.
— Имперская. Это адъюнкт Тавор, друг мой. — Он повернулся и натянуто улыбнулся убийце. — Если ты думал, что крови у тебя на родине пролилось уже довольно… что ж, слава богам, мы плывём в другую сторону.
Теперь уже на горизонте показались первые паруса. Флот Тавор. Транспорты с конями и пехотой обычно оставляют за собой след длиной в лигу — мусор, нечистоты, трупы людей и животных, акулы и дхэнраби в волнах. Каждый длительный морской переход привозит на место армию злую и рвущуюся в бой. Наверняка до них уже дошло довольно вестей о жестокостях, чтобы выжечь всякую жалость в душах.
— Голова змея, — тихо проговорил Элан, — на длинной, гибкой шее Империи. Скажи, Калам, неужели в глубине души — как старому солдату — тебе не хочется стоять сейчас там, на палубе, и смотреть с ленцой и любопытством на одинокий торговый корабль, идущий в Фалар, и чувствовать, как внутри тебя вызревает тихая, смертоносная решимость? Плыть, чтобы привести в исполнение наказание, которое Ласиин всегда назначает, как и подобает Императрице, — десятикратно. Не разрывает ли тебя сейчас на две части, Калам?
— Не тебе копаться в моих мыслях, Элан, что бы там ни подсказывало буйное воображение. Ты меня не знаешь и никогда не узнаешь.
Тот вздохнул.
— Мы дрались бок о бок, Калам. Показали себя смертоносной командой. Наш общий друг в Эрлитане подозревал о твоих замыслах — подумай, насколько выше станут твои шансы, если рядом буду я…
Калам медленно обернулся к Элану.
— Шансы на что? — проговорил он едва слышным голосом.
Салк Элан пожал плечами — легко, беззаботно.
— На что угодно. Ты просто не умеешь работать в команде, да? Прежде был Быстрый Бен, а до него — Порсал К’настра, в доимперские времена, в Карашимеше. Худ свидетель, всякий, кто занялся бы твоей историей, Калам, мог бы решить, что ты очень выигрываешь от работы в команде. Ну, что скажешь?
Убийца ответил, медленно прикрывая веки:
— А почему ты решил, что я сейчас один, а, Салк Элан?
На краткий, но чрезвычайно приятный миг Калам увидел, как неуверенность исказила черты Элана, но затем оно снова стало непроницаемым.
— И где же прячется твой товарищ? В «вороньем гнезде» с этим сомнительно названным вперёдсмотрящим?
Калам отвернулся.
— Где же ещё?
Уходя, убийца чувствовал спиной пристальный взгляд Салка Элана. Гордыня у тебя такая же, как и у всех магов, дружок. Уж прости, обожаю её обламывать по краям.
Глава восемнадцатая
Я стоял там,
куда сходились тени, в конце
Тропы Ладоней, —
одиночники, д’иверсы
сквозь врата истины,
где из темноты
все тайны рождаются.
Трут Сэн’ал’Бхок’арал. Тропа
Они обнаружили четыре трупа у вырвавшегося из земли корня, за которым маячил вход в лабиринт. Тела были смяты, руки и ноги переломаны, тёмные балахоны перекручены и пропитаны засохшей кровью.
Узнавание обрушилось на Маппо глухо и тяжело — подтверждение тому, что он давно уже подозревал. Безымянные… Жрецы Азатов, если у таких сущностей вообще могут быть жрецы. Сколько же холодных рук привели нас сюда? Я… Икарий… два изогнутых корня… ползут в Треморлор…
Икарий хмыкнул и шагнул вперёд, не сводя глаз со сломанного посоха, который лежал рядом с одним из тел.
— Я уже видел подобные, — сказал он.
Трелль нахмурился.
— Как? Где?
— Во сне.
— Сне?
Ягг улыбнулся уголком рта.
— О да, Маппо, даже мне снятся сны. — Он снова посмотрел на мертвецов. — Начиналось так же, как и все остальные такие сны. Я с трудом ковыляю куда-то. Мне больно. Но на мне нет ран, а на оружии — крови. Нет, боль внутри меня, как от знания, которое некогда приобрёл, а затем вновь утратил.
Маппо смотрел в спину другу, пытаясь понять его слова.
— Я выхожу, — сухо продолжил ягг, — на окраину города. Трелльского города на равнине. Он уничтожен. Следы чародейства пятнают землю… воздух. На улицах гниют тела, на поживу слетелись Великие во́роны, их хохот — голос зловония.
— Икарий…
— Затем появляется женщина, одетая так же, как эти. Жрица. Она держит в руках посох, из которого до сих пор сочится губительная сила. «Что же ты сделала?» — спрашиваю я. «Только то, что было необходимо», — тихо отвечает она. Я вижу на её лице сильный страх, когда она смотрит на меня. Это меня огорчает. «Ягг, ты не должен бродить по миру один». Эти слова пробуждают ужасные воспоминания. Образы, лица — спутники, бессчётное число. Будто я редко странствовал один. Мужчины и женщины путешествовали со мной, иногда поодиночке, иногда легионами. Эти воспоминания наполняют меня горечью, будто я каким-то образом предал одного из этих спутников. — Он замолк, и Маппо заметил, что ягг медленно кивает. — Теперь я понимаю. Все они были стражами, как и ты, Маппо. И все они потерпели неудачу. Возможно, погибли от моей руки. — Он встряхнулся. — Жрица видит то, что написано у меня на лице, её собственное лицо становится отражением моего. Затем она кивает. Её посох расцветает чародейством… и я иду по безжизненной равнине, один. Боль ушла — на её месте в сердце теперь пустота. Я чувствую, как воспоминания рассыпаются… утекают… я чувствую, что видел только сон. И просыпаюсь. — Ягг обернулся и одарил Маппо ужасной улыбкой.
Невозможно. Искажение истины. Я видел бойню своими глазами. Я говорил со жрицей. Во снах, Икарий, тебе является иллюзорная угроза.
Скрипач откашлялся.
— Похоже, они охраняли вход. Но тот, кто хотел войти, оказался им не по зубам.
