— Денег?! — Из уст Соклея это слово прозвучало так, словно было пропитано ядом.
Он выругался самыми грязными словами, какие знал — может, не с таким жаром, как любимец Менедема Аристфан, но зато с самой настоящей яростью, с неподдельной ненавистью.
Моряки отшатнулись от тойкарха. Они никогда еще не видели Соклея в таком состоянии. Он и сам не подозревал, что способен на такую ярость. Сейчас Соклей с радостью бы распял всех пиратов, когда-либо рождавшихся на земле, предал бы огню все леса, из деревьев которого корабельные плотники делали брусья для пиратских гемолии и пентеконторов.
Менедем окликнул его с кормы:
— Что пропало?
И Соклею пришлось повторить:
— Череп грифона.
— А, — отозвался его двоюродный брат. — И все?
— Все?! — взвыл Соклей.
И разразился новыми проклятиями. Все еще пышущий злобой, горячей, словно железо в кузне, он закончил свою тираду так:
— Они могли бы забрать с судна что-нибудь другое — что угодно, слышишь? Но нет! Один из этих богами проклятых негодяев должен был украсть одну-единственную вещь, которая была… могла бы стать… важнее всех сокровищ мира!
Менедем подошел и положил руку ему на плечо.
— Успокойся, мой дорогой. Все не так уж плохо.
— Да. Надо бы хуже, да нельзя, — ответил Соклей.
Но его двоюродный брат покачал головой.
— Вообще-то нет. Только подумай: в это самое мгновение судьба, наверное, мстит за тебя.
— Что? — разинул рот Соклей, как будто Менедем внезапно заговорил по-финикийски. — О чем ты?
— Сейчас объясню. Положим, ты пират. Твой капитан решает для разнообразия напасть на акатос. «Наверняка нам предстоит жестокий бой, — говорит он, — но подумайте, как мы разбогатеем, если завладеем этим судном!» Ты ухитряешься попасть на борт «Афродиты». Ее моряки дерутся, как львы. Кто-то ранит тебя в ногу. Кто-то отрезает тебе пол-уха. Менедем помедлил.
— Продолжай, — невольно поторопил Соклей.
И тот, ухмыляясь, продолжил:
— Довольно скоро даже одноглазый Антигон увидел бы, что в этой стычке пиратам не победить. Ты хватаешь первое, что попадается под руку — что-то, лежащее под скамьей гребца, — и перепрыгиваешь обратно на борт своей гемолии. Тебе нужно поскорей убраться от этих дерущихся как безумцы моряков торговой галеры, поэтому ты работаешь веслом до полного изнеможения. Кто-то перевязывает тебе голову и зашивает ногу. А потом ты наконец говоришь: «Хорошо, давай-ка поглядим, что в этом мешке. Он большой и тяжелый — значит, внутри что-то ценное». Ты открываешь мешок… И вот на тебя смотрит череп грифона, такой же уродливый, каким он был на рыночной площади Кавна. И что же ты тогда делаешь?
Соклей медленно улыбнулся. Это и вправду была своеобразная месть.
Но тут Диоклей сказал:
— Что касается меня, я бы бросил эту нечестивую штуковину в море.
Столь ужасная возможность потрясла Соклея. Перед его мысленным взором предстал пират, уставившийся на череп. Соклей почти мог слышать, как парень сыплет проклятиями, как смеются его товарищи. А потом он увидел, как голубые воды Эгейского моря навечно смыкаются над черепом грифона.
— Только представь, какие знания пропали зря! — всхлипнул Соклей.
— Только представь, какое лицо было у того ублюдка, когда он открыл мешок! — сказал Менедем.
Однако нельзя сказать, чтобы это утешило Соклея.
— Лучше бы я продал череп Дамонаксу, — горько проговорил он. — Ну и что же, что череп остался бы лежать у него дома? Может, его сын или внук со временем отвезли бы диковинку в Афины, а теперь черепа больше нет!
— Мне очень жаль, — ответил Менедем, хотя, казалось, его это больше развлекает, чем огорчает. Он указал на запад, туда, где вдалеке виднелся берег Аттики. — Мы все еще можем успеть добраться к закату до мыса Сунион.
— Мне плевать, — ответил Соклей. — Какая теперь разница?
А он-то размечтался — надеялся обессмертить свое имя. «Соклей с Родоса, открывший…» Он покачал головой. Из-за этого проклятого пирата — ничего!
ГЛАВА 10
Менедем ввел «Афродиту» в маленькую гавань возле деревни Сунион, лежавшей к востоку от самой северной оконечности мыса.
— Кому там поклоняются? — спросил он, указав на небольшой, но красивый храм на берегу.
— Думаю, это одно из святилищ Посейдона, — ответил Соклей. — А дальше на перешейке есть храм побольше, посвященный Афине.
— Ясно, — кивнул Менедем. — Раньше я сюда не заходил, поэтому не помню, чей там храм, даже если и слышал о нем. Сунион… — Он щелкнул пальцами, потом кивнул, припомнив строки из «Одиссеи»:
Когда ж мы
Мимо афинского мыса, священного Суния,
плыли,
Там Менелаева кормчего Феб Аполлон
дальнострельный
Нежной стрелою своей умертвил, подошедши
в то время,
Как у руля он стоял, кораблем управляя бегущим, —
Фронтия Онеторида; меж всех он людей наилучше
Мог кораблем управлять, когда разбушуется буря.
[8]
— Боги, не надо нам сейчас никаких бурь, — отозвался Соклей. — Но ты хорошо потрудился, управляя «Афродитой», чтобы привести нас сюда до заката.
— Спасибо, — ответил Менедем. — Как ты думаешь, мы сможем найти сегодня жреца, чтобы очистить наше судно? Или придется подождать до утра?
И тут же сам ответил на свой вопрос:
— Конечно, придется ждать до утра, чтобы мы могли унести тело Доримаха и похоронить беднягу.
Потом Менедем понизил голос:
— И ты был, к несчастью, прав — у Родиппа лихорадка, и скверная, он уже почти бредит.
— Знаю. — Соклей с сожалением поцокал языком. — Хотел бы я, чтобы такого не случалось при ранах в живот, но такое бывает сплошь и рядом. А еще я хотел бы, — с трудом проговорил он, — выстрелить прямо в живот тому ублюдку, который украл череп грифона. Хотел бы я, чтобы он был мертв!
Это было настолько не похоже на гуманного Соклея, что Менедем посмотрел на брата пристально и очень удивленно.
— Вряд ли ты говорил бы такие жестокие вещи, если бы кто-нибудь украл половину нашего серебра.
— Может, ты и прав, — ответил Соклей. — Ведь серебро всегда можно снова заработать. Но где еще мы найдем новый череп грифона?
— Что ж, в следующем году на рынке в Кавне вполне может появиться еще один. Как знать, что могут привезти с неисследованного Востока?
— Возможно. — Но, судя по голосу Соклея, он в это не верил.
