Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– И что ж пришел, если все понятно? – Ты дверь оставила, чтоб пришел. Блузку с себя долой, юбку, и бегает в спешке, переодеваясь. В трусах одних и в лифчике, не стесняется, я не в счет. – Понятно, что непонятно, Ду. Скажи, ты чего вдруг такой? – Какой? – Счеты, что ли, с жизнью? – Ясней давай. – На сцену за смертью лезешь, куда ясней. Под бандонеоны решил? – Уж лучше, чем в скорой помощи. – Давно у тебя? – Еще ясней, Элизабет? – Про инфаркт, еще если. – Месяц. – По счету какой? Первый, второй, какой? – Пальцы даже загибает, не ленится. – Или? – Смешно ты пальцами. – Я спросила. – Или. Элизабет, откуда знаешь? Удивляется: – Да все всегда всё знают, откуда – непонятно. “Шератон” вон весь. Последний танец Какаду. Радуюсь я: – И снова знаменит? – Весь в лучах славы. Подошла и спиной встает, чтобы лифчик расстегнул, свитер в руках наготове. – Не разучился? – Посмотрим. – Ду, надоело жить? – Я от себя это гоню. Оборачивается, грудь тяжело мне на ладони падает. – Нет, Элизабет, не надоело. – Сожми тогда, что ж ты? – А родинки, родинки? – Убежали. И снова спиной уже ко мне, не понимаю: – Застегни. – Опять? – Быстро! И в мгновение ока вдруг в обратном порядке всё: вслед за лифчиком уже и блузка на ней, а потом тут же и юбка, и свитер ненужный в сторону отброшен, и вот передо мной стоит какая была, поверить трудно. И еще в руках у нее пакетик, и она оттуда извлекает что-то, сразу не различишь. А когда надувать стала, оказался шарик, и не простой, а презерватив по всем признакам. И хоть не сразу я, но догадался: – Из кармана у меня? И когда успела! Даешь! Потому что фокус знакомый, было уже. Элизабет не отрицает, а наоборот – жмурится, торжествуя и от шарика не отрываясь. Все надувает, пока не лопается, и даже она от испуга вскрикивает. И настает время моего торжества, объясняю строго, почти лекция: – Пиджак из клубного гардероба, я выступал в нем четверть века назад. Старый мой пиджак, и содержимое карманов соответственно. Клептоманы, не зная, куда лезут, все равно лезут, они слепы в своей страсти. И клептоманки особенно! Элизабет в восторге: – Какаду, браво! Придя просто в неистовство, она хохочет и уже второй надувает. И к окну скорей бежит, чемодан несобранный по пути ногой отпихивает. Раму распахнула, и ветер шарик подхватывает. И к трубам заводским понес, к клубам дыма, далеко. А мы стоим, смотрим. – Ты должник мой, Какаду, – говорит Элизабет. – Это понятно. – Я из-за тебя осталась, чтоб не сдох. Раз и навсегда запомни. – Любое желание. Она взглядом меня окидывает: – Одно, пожалуй, не поверишь. Хочу с тобой танцевать. 15 И по коридору уже молча идем. Спрашиваю: – А ты с ним была, когда со мной была? Элизабет и не поняла даже: – Что-что? С кем, с кем? – Ну, с Булатом, с Попрыгунчиком своим? – Вообще-то я от тебя к нему ушла, в причины не вдаемся. – Не вдаемся. Но ты с ним была? Не потом, а когда еще со мной? – Господи, кто о чем. Какаду, заклинило? – Вот представь себе. – Тогда не была, а бывала, если еще с тобой была. Черт, еле выговорила! Какаду, ты меня заморочил! Прибавляет шаг, догоняю. Не знает, как от меня избавиться. – Ну, раз, может… Уже не помню. Отвяжись. – Раз или раз-другой? – Может, и другой, да. Передразнивая, еще палец на ходу загибаю, третий по счету: – Или? – Да. – Что да? – Или. Подталкивает меня к двери, ведь уже мы у номера Валенсии: – Стучи, зови! Давай! – И сама стучит, не дожидаясь. – Госпожа Валенсия! Дорогая наша, ау! На репетицию пожалуйте! Тоже включаюсь: – Наверстывать! Милости просим! Валенсия за дверью вместе с нами кривляется: – Бегу, лечу, ау! О, какой сюрприз! – Счастлива, – кивает Элизабет. Ожидание, однако, затягивается. В дверь барабаню: – На выход давай! Ты чего там, эй! Голос Валенсии: – Минуточку! Уже секундочку! А вот и я! 16 И является в шубе вдруг и с чемоданчиком на колесиках. И мимо проходит, не заметив. Очки только прощально сверкнули, опять в очках она. Не понимая, мы с Элизабет следом спешим, в лицо непреклонное заглядываем. – Куда ты, куда? – бормочет Элизабет. Непреклонна. Хорошо, не безмолвна. – На твой полоумный поезд вместо тебя. Решимость такова, что мы с Элизабет просто на месте остаемся без надежды. Нет, семеним, конечно, опять догоняя. И я чемодан у Валенсии вырываю, ухитрился, даже так. А Элизабет, вперед забежав, на пути ее встает, чтобы лицом к лицу. – Причина? – Я сама. – Понимаешь, что не может так все кончиться, невозможно? Шла как шла, шага не замедляя. Элизабет в сторону отскакивает, чтобы с ног не сбила, едва успевает. И, догнав, рядом опять идет. – Подожди, Валенсия. Ничего еще не было. – Все было. Ты не заметила. И чемодан свой у меня выхватывает, зазевался. – Вы меня бросили, теперь я вас. К лифту подходит. Элизабет смотрит на меня: – Какаду! – Бесполезно, если уперлась. И в очках снова. – Что значит? – Прощается, всё. И в лифт с ней сажусь. Элизабет, третья лишняя, на этаже остается. Встаю на колено, еле уместился. За бедра обнял, за шубу. – Стало еще противней. – Права. Поднимаюсь. Смотрим друг другу в глаза. – Был такой с попугайской кличкой, чуть что – на колено падал. Еще, по слухам, у него член был огромных размеров, но стоял только в танце. Какаду, кто это? |