Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
Потому что ведь не получается, наоборот: Элизабет, в кренделях своих запутавшись, на паркете встала и стоит, так и замерла с занесенной ногой, и ни туда ни сюда. – Забыла. Все забыла. – Еще. Сначала давай. – Спасибо, Ду. – Элизабет, вперед. Это себе я командую. Чтоб без помарок, жестов предательских. Но опять получается, что не получается, и всё даже хуже еще, и плохо совсем, потому что с Элизабет на руках зашатался я, не повалился чуть на паркет. И только она соскакивает, так кашель ураганный налетает, вообще пополам сгибаюсь. А око Валенсии все в меня уставлено, лицо непроницаемо, и ноги танцуют сами по себе. Но, главное, Элизабет, споткнувшись будто, посреди зала столбом встает – и ни с места, зря всё. Спиной она к нам, слышно еле: – Нет. – И что? – И всё. В угол свой идет и там спотыкается, и на этот раз мы к ней бросаемся, потому что безжизненно сползает вдруг по стене на пол, еле подхватить успеваем. Пока держу за плечи, Валенсия, перепуганная, тормошит ее, бьет по щекам, потом, схватив с подоконника бутылку, поливает лицо водой. Обнимает, к себе прижимает: “Дышит! Обморок!” Умоляет очнуться: “Элизабет! Элизабет!” Всё без толку, и не знаем в ужасе, что делать, трупом она без движения, голова безвольно откинута, из стороны в сторону мотается. Руку протягиваю, хочу лицом к себе повернуть, и тут Элизабет, странное дело, ладонь мою принимается целовать, пальцы губами ловит. И, ожив чудесным образом, сама из объятий вырывается и ложится лицом в пол. И смех сдавленный слышен. Валенсия лицо утирает, тоже мокрое. – Началось. Все думала когда. И вот! – Опять ты “вот”. Что “вот”? – Вот и купились, ура! – рифмует с пола Элизабет. Рядом присаживаюсь. – Вспоминай, сука. И в коридор выходим. Валенсия вздыхает сокрушенно: – Не знала, что все так кончится. То есть нет, знала, но думала, уже разучилась обольщаться. Давно не было. Идем, пошли? – Куда? – Туда. Сюда. Все равно. Не дожидаясь, двинулась по коридору. Прячет лицо в досаде. – Придумаешь, а потом разочарование. Как в молодости. – Так молодость и есть. – Когда? – Сейчас вот. Сейчас, Валенсия. – Да? Пытался на ходу обнять – не поняла даже. – Чего ты? – Просто. – Не лапай. – Ладно. – Страшно, что сумасшедшая? – Тогда выглядело обаятельно. Образ. – Ну, сколько лет. Усугубился образ. А что мы тут тоже вместе с ней малость свихнулись, и не малость? – Наоборот, нормальными людьми стали. Она ко мне поворачивается. И подмигивает вдруг вместо улыбки: – Да мне тоже, Какаду. Не страшно, а наоборот. Дальше все происходит в одно мгновение. Кажется, я угадываю ее желание, притиснул к перилам, и под моим страстным напором она с готовностью переламывается пополам и в конце концов повисает головой в пролет. Стянутые заколкой волосы маятником качаются над танцующими далеко внизу парами. Я провозглашаю: – Поддержка наоборот! И слышу ее ликующий голос в ответ: – Самый раз! Расплата неминуема. Едва выдергиваю из пропасти, еще не придя в себя, она предъявляет мне претензии: – Ты в уме? – Разве не понравилось? – Мог не удержать, запросто. – Обижаешь. – Да вон на части разваливаешься! И, передразнивая, она прикладывает ладонь к сердцу, потом и глаз загораживает, не забыла. В общем, полный мой портрет. Ну, и кашляет, конечно, согнувшись, надрывается просто. – Скажи, Какаду, ты поэтому так распрыгался? – Поэтому почему? – Вот потому, что разваливаешься. Ты напоследок, да? Она с опаской опять перегибается через перила, вниз заглядывает. И, кажется, сейчас осознает только, где была. На лице ужас. – Боже мой! – Ты сама хотела. – Я? Что я? – удивляется она. И уже прикована к перилам, снова к ним подходит, обо мне забыла. А когда оборачивается, говорит с досадой, увидев: – Ну, чего прицепился, Какаду? Иди, уходи. К бабам, что ли, своим мифическим, сам-то веришь, что бабы? Или вон к лежачей давай, к ней, полоумной, может, перестанет над нами измываться! Последнее Валенсия уже прокричала, с собой не совладав, и в конце взвизгнула даже, и тотчас Элизабет отозвалась в ответ с не меньшей яростью, из коридора как раз к нам выскочив, так что получилось, чуть не в один голос с партнершей. – Ушли! Почему? Да как смели! – топает ногами Элизабет. – Уважение! Слышите? Я требую к себе уважения! И, сорвавшись с места, бежит опять по коридору, в обратную сторону, и Валенсия, просияв лицом, за ней следом. И вот мчимся мы, обо всем позабыв, а Элизабет уже впереди дверь распахивает, зовет: – Вспомнила! Все вспомнила! 12 То, что демонстрирует Элизабет, превосходит все наши прежние упражнения на паркете, по сути беспомощные топтания, теперь ясно. Легкая и уверенная в своем изяществе, она без единой заминки пересекает зал, одаривая нас на ходу лучезарными улыбками. Перед дверью не останавливается, а так и выходит, танцуя, наружу. Ждем, когда вернется. Валенсия спрашивает: – А ты это все за чистую монету принял, что забыла? – И за кулисами актриса. Важен результат. Ты чего? Валенсия слезу смахивает: – Зависть. – Видишь, тоже играешь. – И близко нет. – Думаешь, что не играешь, но играешь, – заключаю я со знанием дела. Элизабет все не возвращается. Выглядываем в коридор, там никого. Мне непонятно. – Что за черт? Где? И ходим уже туда-сюда в поисках. Валенсия исчезает за дверью туалета. Возникнув опять, командует: – Смотри в мужском. – Оригинально. – С нее станет. Давай. Подчиняюсь. Вернувшись, развожу недоуменно руками. 13 Наконец обнаруживаем в баре на этаже. С рюмкой коньяка за столиком и в полной беспечности. Валенсия решительно садится напротив, лицом к лицу, на диванчике я поодаль примостился. – Что происходит? – Утро, – пожимает плечами Элизабет. |