Книга Все имена птиц. Хроники неизвестных времен, страница 238 – Мария Галина

– Еще бы, – сказал Дубан, – тут для них слишком светло. Однако там, куда не проникает ни один луч света, они видят то, что сокрыто для людских глаз. Днем же они стоят в стойлах, где не то чтобы окна – ни единой щели там нет!

– Кто же за ними убирает? – удивился Гиви.

Он с содроганием представил себе ослепленных рабов, ворочающих горы ослиного помета.

– Служители, причем особо доверенные, – пояснил Дубан, – потомственная должность. Сейчас и убирают, пока ослы на прогулке. Ибо лишь сейчас туда можно войти со светом.

Последний осел прошел мимо Гиви, нагло икнул и рассыпал по брусчатке катышки помета.

– Теперь прошу, – сказал стражник, брезгливо отшвыривая их ногой и доставая из-под полы плаща спрятанный прежде фонарь, – покажите мандат.

* * *

– Тут? – Шендерович лихо закинул за плечо край плаща, скромного, но со вкусом, каковой и полагается царю, путешествующему инкогнито…

– Он так сказал, – мрачно отозвался Дубан.

Башня возвышалась над ними провалом мрака в усеянном крупными звездами небе.

Гиви было неуютно.

Конечно, Миша производил впечатление человека, которому вполне по силам справиться с этим самым суккубом, но Миша вообще производил впечатление. В этом-то вся и беда, печально размышлял Гиви, глядя, как Шендерович деловито извлекает из мешка атрибуты. Фонарик изрыгнул из себя круг света, распластавшийся на выщербленных ступеньках.

– Тут вообще кто-нибудь живет? – спросил Шендерович, глядя на облупившиеся, в потеках птичьего помета изразцы.

– Вороны живут, – пояснил Дубан, – мыши летучие. Теперь вот суккуб поселился. Похоже, сия башня привлекательна для весьма неприятных созданий – недаром ее и караульщики не любили, еще до того, как она накренилась. Ибо все время чудились им какие-то стоны и шорохи. А уж когда накренилась она, любой, сюда входящий, испытывал душевный трепет такой силы, что ноги сами несли его прочь…

– Ничего, – бодро сказал Шендерович, – мы тут все приведем в порядок!

– Не хочешь ли ты сказать, что поставишь ее прямо, как прежде? – усомнился Дубан.

Гиви задрал голову. Башня угрожающе кренилась, упершись верхушкой в одинокую звезду на западном склоне неба. В чернеющих провалах окон не было ни единого огонька.

– В принципе, – задумался Шендерович, – сие возможно. Однако ж хлопотное дело, и прежде, чем его затевать, надобно очистить башню от посторонних. Вот разберемся с суккубом…

– Ну-ну, – вздохнул Дубан.

– Не боись, – Шендерович крепкой рукой похлопал звездозаконника по плечу, – ты еще войдешь в легенду! Будет о чем рассказать внукам.

– У меня нет внуков, – сухо сказал Дубан.

Шендерович пожал плечами и вытащил фонарик. Белый кружок света немедленно пополз по выщербленным ступеням, ведущим в черный зев над крыльцом.

– Любопытное устройство, – заинтересовался Дубан, – а куда заливают масло?

– Тут иной принцип, – пояснил Шендерович, – сей волосок в стеклянном сосуде накаляется под действием силы особого рода…

– Вот в этом? – заинтересовался Дубан, тыча крючковатым носом в стекло фонарика. – Ага! Но тогда в нем не должно быть воздуха, ибо тот, расширяясь, разорвет стекло. А оно кажется мне весьма хрупким.

– Там его и нет, – согласился Шендерович, поигрывая выключателем.

– Сия чаша, вижу, собирает лучи по принципу вогнутого отражателя… забавно-забавно… что, поскольку свет сим манером направляется узким пучком, позволяет оставаться источнику его невидимым для стороннего наблюдателя! Весьма рационально – для магического атрибута.

– Таки да, – согласился Шендерович, – ну что ж, пошли?

Гиви глубоко вздохнул. В башне воздух был сырой, напоенный застарелой пылью и плесенью, и что-то еще примешивалось к нему, неуловимое, отчего сердце вдруг забилось неровно и сильно. Гиви даже слегка придержал его ладонью.

– Шевелись, о мой визирь! – прошипел Шендерович. – Чего встал как соляной столп?

Он недрогнувшей рукой направил луч фонарика в черный проем. Свет выхватил узкие выщербленные ступени винтовой лестницы, которая, заворачиваясь, точно раковина улитки, вела ввысь. Звезды мерцали в узком оконном проеме, видимом теперь изнутри.

– Миша, – безнадежно произнес Гиви, – осторожней!

Шендерович на миг задумался. Потом извлек из мешка с атрибутами фомку и взвесил ее на ладони.

– Бери фонарик! – велел он. – А я понесу сей полезный атрибут! Куда светишь, о бестолковый? Под ноги, под ноги свети! Я ж тебе не нубийский осел!

Он решительно двинулся вперед, перепрыгивая через ступеньку. Гиви торопился за ним, старательно светя под ноги. Дубан, недоверчиво косясь на угрожающий атрибут в мощной руке Шендеровича, замыкал шествие.

На узкой лестничной площадке, кольцом опоясывающей башню, остановились передохнуть.

Гиви осторожно направил луч фонарика вниз – лестница чернела, уходя к подножию башни. Посветил вверх – та же лестница, завиваясь, ввинчивалась в небо. Узкое, в человеческий рост окно вызывало настойчивое желание протиснуться в него и вывалиться наружу. У Гиви закружилась голова.

– Где оно обитает, о Дубан?

Дубан пожал плечами:

– В бывших караульных помещениях, я так полагаю.

– И не сходит вниз? Ни по каким… э-э… надобностям?

– Сие мне неведомо. Полагаю, когда-то тут были отхожие места… что до еды и воды, то, полагаю, они либо не требуются сему созданию, либо оно получает их посредством обольщенных мужей.

Винтовая лестница была узкая и крутая. Гиви подумал, что доблестные мужи успевали порядком выдохнуться еще до того, как встречались с суккубом лицом к лицу… или что там у этой твари вместо лица? Интересно, один эмир к ней ходил или еще кто?

Отдышавшись, они двинулись дальше. Луч фонарика скользил по когда-то белым известковым стенам – неожиданно высветилась причудливая вязь любовного стиха.

Ну и ну! – восхитился Гиви, и это Масрур писал! Это ж надо довести человека до такого!

Ниже нацарапано было сердечко, пронзенное стрелой. У Гиви осталось стойкое ощущение, что если стихи начертаны были нетерпеливой рукою в предвкушении свидания, то сердечко обрисовалось уже, если так можно выразиться, вдогон.