Книга Аэростаты. Первая кровь, страница 15 – Амели Нотомб

– У вас есть братья и сестры?

– Нет. Мне их очень не хватало. Я всегда была одна.

– Вы часто ездите в Марбеан?

– Редко. Я люблю эти места, лес особенно. Но два часа на поезде – не пустяк. И я учусь открывать для себя Брюссель.

– Вам нравится Брюссель?

– Да. Это мой первый большой город. В те времена, когда я каждое утро ездила из Марбеана в арлонский атеней ^[12], где училась, Арлон казался мне мегаполисом. Теперь я понимаю, что это совсем небольшой городок.

– Одно из первых галло-римских поселений.

– Именно так. Нам в школе все уши про это прожужжали. А вы откуда родом?

– Я всю жизнь в Брюсселе прожил.

– Ну и как взрослеть в Брюсселе?

– Можно взрослеть весело, но это не мой случай. Как и вы, я всегда был один. Я не жалуюсь, я люблю одиночество. Единственное, ради чего есть смысл с ним расстаться, это любовь.

Он наполнил наши бокалы. Я опять молниеносно опустошила свой.

– Можно подумать, что вы русская!

Я расхохоталась:

– Ну вот, так и есть, я пьяная. Обожаю это состояние.

– Расскажите.

– Во мне дух шампанского. Мне легко и весело.

– Попробую пить так же быстро, как вы.

Он допил залпом свое шампанское и снова налил нам.

Когда бутылка опустела, мы вышли на улицу под ручку, пьяные и беззаботные. Я от радости пустилась бежать.

– Куда вы?

– Добро пожаловать в мой аэростат. Посмотрим на мир Олимпа. Разве я не Афина?

Мы проходили мимо шоколадной лавки, которая уже закрывалась. Я ринулась внутрь.

– Хочу! – сказала я, обводя рукой полки.

Доминик Жансон купил баллотен ^[13] со всеми видами конфет, на которые я указала.

В полной эйфории я плюхнулась на первую попавшуюся уличную скамейку.

– Вы не хотите пойти ко мне? – спросил профессор.

– Я все заляпаю шоколадом. Лучше уж съесть здесь.

– На нас люди смотрят.

– Что плохого в том, чтобы есть пралине на улице?

Ни минуты больше не медля, я выложила коробочки на скамейку между мной и профессором и открыла одну за другой.

– Каждый за себя! – объявила я.

И набросилась на конфеты. Я вгрызлась в “Астрид”, карамельная глазурь захрустела на зубах, и я застонала от наслаждения. Когда я подняла глаза, то обнаружила, что Доминик Жансон занят тем же.

– Я всегда начинаю с самых приторных, – сообщила я, откусывая “Манон”.

– Моя племянница уверена, что имя Манон – в честь конфет.

– Гениальная идея – давать детям имена по названиям конфет.

Мало-помалу мы съели всё. Стемнело.

– Может быть, пойдем теперь ко мне? – предложил Доминик Жансон.

– При условии, что у вас есть анчоусы или корнишоны.

– Как насчет зеленых оливок?

– Годится.

Его квартира показалась мне скромной. Я вымыла с мылом измазанные шоколадом руки, а потом присоединилась к нему в гостиной, где мы сожрали миску оливок. Они отрезвили меня, и я вдруг сообразила, что нахожусь в гостях у своего препода по сравнительной мифологии, одна, и сижу рядом с ним на диване.

– А что дальше?

– Что пожелаете, Анж.

Я вдруг поняла, что катастрофически устала.

– Мне хочется спать.

Он предложил мне свою кровать, а сам лег на диван. Я не успела даже ни о чем подумать – уснула мгновенно.

Проснулась я среди ночи. Профессор сладко спал. Он так и не снял ни костюм, ни галстук. Я на цыпочках вышла из квартиры. Три четверти часа ходу – и я была уже у себя. Остаток ночи я проспала в своей кровати.

Во второй половине дня я явилась к Руссерам. Пий сокрушенно посмотрел на меня:

– Сегодня вы еще более странная, чем вчера.

– В чужом глазу козявку видим, в своем не видим и слона.

– Вы говорите по-бельгийски? Я вас не понимаю.

– Это прекрасный французский. Ну, может быть, не прекрасный, но французский.

– Сомневаюсь, имеет ли смысл учиться этому языку у бельгийки.

– Перестаньте! Лучшие грамматисты “этого языка”, как вы выразились, – бельгийцы. Соответственно, да, имеет большой смысл учиться у бельгийки. Добавлю, что меня наняли не затем, чтобы обучать вас французскому, а чтобы избавить вас от вашей дислексии, и мне это удалось с первого захода. Поэтому я нахожу, что с моей стороны чистая любезность продолжать заниматься с вами. Моя миссия выполнена, а вы становитесь все более неприятным.

– Я так уж неприятен?

– По шкале от двух до семи вы на отметке “шесть”.

– Ничего, у меня еще есть запас.

Я рассмеялась.

– Итак, “Бал у графа д’Оржеля”.

– Хуже некуда. Не могу поверить, что вам нравится эта книжка. Вы притворяетесь, чтобы меня подловить.

– Простите, что?

– Я не попадусь в вашу ловушку. Мне недостаточно вашего слова, чтобы вам поверить. Вы терпеть не можете этот роман.

– Да что на вас нашло?

– Это дикое занудство, просто чушь какая-то, ничего общего с “Дьяволом во плоти”.

– Насчет последнего я с вами согласна. Во всем остальном – нет, извините, я влюблена в эту книгу. Это черный бриллиант литературы. О классическом треугольнике муж, жена, любовник никогда не было написано ничего более красивого, более тонкого, более цивилизованного.

– Вы так говорите, чтобы поиздеваться надо мной.

– Нет. Вы имеете право не любить этот роман.

– Я действительно подумал, что вы меня испытываете.

– Зачем бы я стала это делать?

– Чтобы доказать мне, что я вас недостоин.

– Пий, караул! Оставьте этот бред. Вам незачем быть достойным меня.

– Это еще хуже, если вы так считаете. Значит, вы никогда не рассматривали меня как любовника.

– Что правда, то правда.

– Из-за моего возраста?

– Вовсе нет.

– Тогда почему?