Онлайн книга «Мечты темнокожей девочки»
|
и смотрит, хватит ли у них смелости вырваться наружу. В стиле афро Когда Роберт приходит с пышной прической в стиле афро, я умоляю маму сделать мне такую же. У всех соседских ребят такие, и у всех до одного чернокожих участников шоу «Соул Трейн». Даже Майкл Джексон и его братья носят такие прически. И хотя мама отвечает отказом на мою просьбу, сама она все субботнее утро проводит перед зеркалом в спальне, пытаясь соорудить у себя на голове пышный купол из черных волос. Конечно, это вопиющая, стопроцентная несправедливость, но она говорит: – Одно дело взрослый человек и совсем другое — ребенок. Когда она отворачивается, я показываю ей язык. Но моя сестра все замечает: – Вот что значит быть ребенком, взрослый – совсем другое дело, — будто ей самой уже двадцать. Затем строго смотрит на меня и погружается в книгу. Граффити Тег – это твое имя, написанное краской-спреем как тебе вздумается и где тебе вздумается. Необязательно настоящее. Вот, например, Локо с Вудбайн-стрит. На самом деле его зовут Орландо, но для всех существует лишь его тег, и в Бушвике так повсюду. Черные и красные буквы, безумные глаза внутри круга. Некоторые дети забираются на крыши, свешиваются оттуда вниз головой и в такой позе пишут свои имена. Но нам с Марией доступны лишь земля и фабричный забор из кирпича, недавно покрашенный в розовый цвет. Лишь бешеный стук сердца, когда я нажимаю на баллончик с краской, слышу шипение и вижу, как появляются буквы «Ж-А-К». И вслед за тем голос моего дяди, который не дает мне увековечить свое имя наподобие тех, что уже стали частью истории и красуются на крышах, на дверях пожарных выходов, на вагонах метро. Если бы только я могла объяснить! Найти нужные слова, чтобы он перестал злиться и тащить меня за руку домой. Если бы я только могла взять и сказать: «Ну дайте же мне писать где хочу!» Но дядя снова и снова сердито выговаривает мне: – Ты что себе позволяешь? В своем ли ты уме? Разве не знаешь, что за такие дела могут арестовать? – Это же просто слова, – бормочу я. – Ну какой от них вред, кому они мешают! Музыка Каждое утро в семь утра мы включаем радио. Иногда Майкл Джексон поет, что А-Б-В – это так же просто, как раз-два-три, или «Слай и Фэмили Стоун» благодарят нас за то, что позволяем им быть самими собой. Иногда звучит медленная музыка, «Файв Стейрстепс» обещают, что еще немного, и все будет хорошо, или «Холлиз» рассказывают, что «Он мне не в тягость, он мой брат. И мы идем вперед…» Мама разрешает нам слушать любую музыку, только если в песнях нет слова «круто». Но тем летом, когда мне десять, без слова «круто» не обходится ни одна песня на самых модных каналах негритянской музыки. И мама велит нам слушать музыку белых. И целыми днями какие-то серые неинтересные группы поют скучные песни про Колорадо, о том, как все вокруг прекрасно и все еще только начинается. Моя сестра обожает этих певцов, но я ускользаю из дома и бегу к Марии, где мы закрываемся в ее комнате с розовым жестким ковром на полу и двухъярусной кроватью. Здесь мы можем причесывать кукол и подпевать «Огайо Плейерс»: «Он самый крутой в мире червяк». Мы можем танцевать Крутого Цыпленка, отвечать на приставания воображаемых кавалеров: «Уж больно вы крутые, а ну катитесь отсюда». Громко и резко произносить запретное слово столько раз, что уже перестаем понимать его смысл, — оно просто кажется нам очень смешным. – Круто, круто, круто! – напеваем мы снова и снова, пока слово не превращается в бессмысленный набор звуков, и мы уже не знаем, плохое оно или хорошее, правильное или нет. Остров Райкерс Когда в полночь раздается телефонный звонок, это вовсе не означает, что кто-то умер. Это дядя Роберт звонит нам из тюрьмы под названием «Остров Райкерс». Даже сквозь сон я слышу, как мама тяжело вздыхает и шепчет: – Я знала, что этим кончится. Я чувствовала, Роберт, что твои занятия до добра не доведут. Утром мы молча едим овсянку, и тут мама говорит, что какое-то время мы не увидим своего дядю. Когда мы спрашиваем, куда он уехал, она отвечает: – Он в тюрьме. Мы спрашиваем, что он сделал? – Какая разница, – произносит мама. – Мы все равно любим его. Вот что мы должны помнить. Он выбрал широкую дорогу. И теперь расплачивается за это. Свидетели считают, что есть широкая дорога, а есть узкая. В глазах Бога правильно поступают те, кто выбирает узкий путь, живет правильно, молится, не грешит. На широкой дороге тебя подстерегают всевозможные соблазны и грехи. Я так и вижу, как дядя под веселую музыку легкой танцующей походкой двигается по широкой дороге. Вижу, как он улыбается, сует монетки в наши ладошки, достает подарки из сумки, а на запястье у него поблескивает толстый золотой браслет. – Откуда он у тебя? – с тревогой спросила мама. – Неважно, – ответил дядя. – Знайте, я люблю вас всех. – Ты ведь не делаешь ничего плохого, Роберт? – допытывалась мама. – Конечно же нет, – уверял дядя. – Клянусь. Целый день идет дождь. Мы слоняемся по дому, умираем от скуки и ждем, когда выйдет солнце и можно будет гулять. Делл уселась в углу комнаты с книжкой. Я достаю потрепанную тетрадку и пытаюсь написать еще одно стихотворение о бабочках. Но в голову ничего не приходит. Слова на странице получаются вялые и пустые, как сегодняшний день, который уже ничего никому не обещает. На север штата Из тюрьмы «Остров Райкерс» дядю переводят в другую, на севере штата. Там мы можем навещать его. Мы не знаем, как он будет выглядеть, сильно ли изменится. |