Книга Огни Хафельберга, страница 167 – Софья Ролдугина

Это взрослый мальчик в устах Ирен звучит особенно смешно. Ей исполнилось восемнадцать в позапрошлом месяце. Марселя через две недели вроде бы исполняется двадцать семь, но рядом с ней он действительно иногда кажется ребенком. Ирэн избалована до крайности, до полного отсутствия комплексов, до холодной циничности в сочетании с опьяняющей жаждой удовольствий, и это все было бы отталкивающим, если бы она не умела так любить, действительно без остатка, боготворя до болезненной зависимости.

Когда Шелтон смотрит в ее глаза, черные и блестящие, он видит в них только себя, всегда. Ирэн видит в Шелтоне идеал. Ей не кажется ни странным, ни смешным, что в его девятнадцать лет у него была только одна женщина, и опыт этот оказался не самым удачным.

Она просто учит его тому, что знает сама, и у нее, с тринадцати лет не знавшей отказа ни в чем, получается удивлять его каждый раз. Ирен восхищается чувствительностью Шелтона и потихоньку открывает ему тайну, что его особенность — не только повод носить одежду из самой нежной ткани и перчатки, шарахаться от прикосновений, но и неисчерпаемый источник удовольствия. От поцелуев, касаний вскользь, от самого дыхания, холодный воздух по коже, теплый воздух по коже.

Ирен люто, до закипающей крови ненавидит нахального телепата, который живет в их квартире, их с Шелтоном, как считает она. Ее бесит все, от легкой инфантильности до беспордонной привычки влезать в голову в самый интимный момент с дурацкими советами «Эй, Шелтон же сейчас не это хочет, я слышу, подсказать что?»

Но больше всего она ненавидит его за то, что Марцель — неотъемлемая часть жизни Шелтона, семья, как он однажды сказал, А семью надо беречь. И в ответ на самые невообразимые выходки, стратег только смеется и говорит Ирене «Эй, относись полегче, это же шванг». Самое смешное, что сам шванг Ирена обожает, ведь она делает Шелтона счастливым. Вода в душевой кабинке течет вниз, вверх, во все стороны, летают зубные щетки и коробочки с кремом, банка геля для душа извергает разноцветные пузырьки.

Ирену же так хорошо, что она просто не может контролировать телекинез. Шелтону так хорошо, что он не может контролировать мысли. «Предательство входит в привычку», — думает он. «Если она предала, предаст и снова». И еще он думает, то, что он собирается сделать, тоже предательство.

Потом, позже, через пять или шесть часов, когда от китайской еды остались одни воспоминания, ужасно хочется спать, подушки раскиданы по всей спальне, а по потолку разбегаются серебристые звёздочки от ночника. На ночнике настояла Ирэн, она не любит полной темноты. Шелтон осторожно сползает с кровати, кутаясь в батистовую простыню.

Всё, что нужно сделать, четыре звонка нужным людям, заказ на минивэн, индиго слишком приметное и не слишком удобно, заказ на доставку медоборудования в уединённый коттедж на расстоянии двухсот пятидесяти километров от Кёнингена, — цепочка переводов денежных средств со счета на счет через офшоры, а затем покупка билетов на беспосадочный перелет в итальянскую зону Евроконгломерата, две недели спустя. И кое-что нужно сделать прямо сейчас.

Швейная игла находится в верхнем ящике стола и открыть его бесшумно не получается.

«Кон».

Ирен приподнимается на локте и сонно щурится в темноту. Простыня Шелтона норовит улететь куда-то под потолок хоть там зависнуть. — Поспи, — тихо советует Шелтон, снова забираясь на кровать и склоняясь над Ирэн. Она тянется к его губам. Привкус манго все еще слабо ощущается. — Я немного поработаю и тоже лягу, правда. У меня дела. — Оставь дела на завтра.