Книга Огни Хафельберга, страница 224 – Софья Ролдугина

Ульрике беззвучно рассмеялось, и Марцеля прокинул ее насмявшийся плед, заставил раскинуть руки и ноги, почти лег сверху, но только почти, касаясь разве что дыханием. Выждал неописуемо долгую секунду, а потом вкратчиво спросил. — Что ты сделаешь, Ульрике, если я сейчас скажу, как как ты там говорила, еще не время, давай продолжим потом.

И отпустил ее, снимая приказ на неподвижность. Ульрики вскинулась, как пружина выпрямилась, оплела руками, ногами, притиснула к себе так, что больно стало, и хрипло-выдохнуло в ухо «Убью!». Марцель засмеялся, кашляющим смехом из-за недостатка воздуха. «Мы идиоты!».

«Да!».

Это да было на выдохе, вибрирующие и хриплые, а точно остающиеся под кожей, уничтожающие саму способность мыслить словами, смешивающие фантазии и реальность, и Марцеллю оставалось лишь немного отстраниться и качнуться вперед на долю секунды, отставая от своего двойника.

Из воображения «самый-самый-самый-самый лучший, хороший, замечательный».

Она действительно так думала, не фальшивила ни единой стрункой души, и от этого сносило крышу напрочь и безвозвратно. И Марцель не мог остановиться. Он гладил, двигался, выцеловывал губы, щеки, скулы, выгибался, позволял дергать себя за волосы, сдавливать коленями бока, слизывать кровь с прокушенной губы.

Самое, самое, самое, самое лучшее, хорошее, замечательное!

Крик, наверное, слышал весь город. Марцель некоторое время просто лежал, рван и дыша, и вслушивался в канонаду ледяного дождя. Да уж, если гроза и скрыла звук, то телепатию… Бедные, бедные люди, метров на триста вокруг. Он хмыкнул, и улерикия, довольно сопящая ему куда-то в шею, сонно спросила, — Ты чего? — Так, кое о чем подумал, — зажмурился Марцель, крепче, прижимая ее к себе.

— Тебе не холодно? — Не-а, но скоро будет, и я локоть расквасила, тут пол неровный. — Бедняжка, сам-то… Переругиваться даже в шутку откровенно не хотелось, просто так лежать тоже. — Ульрике, ну не то чтобы это было важно, но все-таки тебе сколько лет? Она щекотно рассмеялась ему в плечо.

Больше семнадцати, не переживай. «И больше, чем тебе», — добавила, когда он царапнул её по спине. «Кстати, тебе тоже больше, чем ты думаешь». Влага на коже постепенно высыхала, и появлялось тянущее ощущение, лёгкий дискомфорт, напоминание о том, что в мире есть ещё что-то, кроме удовольствия. Казалось даже, что это чувство не столько физическое, реально существующее, сколько фантомное, воображаемое.

Так беспокойство наяву выливается в нашествие кошмарных тварей во сне. Марцель улыбнулся голодной темноте над своей головой. «Хочу в душ, нет, в ванну, нырнуть с головой, и чтобы ульрики рядом, в воде и пене. Мне тридцать четыре. А выглядишь на двадцать, или даже меньше». «Буду считать, что это комплимент», ухмыльнулся он.

«А с какого возраста ты себя помнишь?» Марцель чувствовал себя так, как будто его выдернули из-под теплого душа и сунули голышом под ноябрьский ливень. — Откуда ты знаешь про… Так, с какого? — С четырнадцати примерно, — раскололся Марцель. — Ну, мне так проще считать. Все вокруг считали, что мне четырнадцать-пятнадцать, а я сам не знал, вот и решил, что буду вести отчет с четырнадцати.

В конечном итоге, какая разница, сколько мне там лет на самом деле? Ульрики повернулась к нему спиной, откидывая голову на плечо. Волосы мягко щекотали шею. — И каким ты был тогда? Марцель сдул прядь с губ. — Ха! Ну, немного более лохматым. Ну и, может, пониже ростом. — Еще ниже, — прыснула Ульрике и заработала засос на плече.