Книга Огни Хафельберга, страница 225 – Софья Ролдугина

— Ай! — Ты будешь кусаться. И я буду кусаться, — мрачным голосом посулил Марцель и обнял ее крепче. Ульрике старательно уводила разговор в сторону, как будто случайно о чём-то проговорилась и теперь жалела. «Почему, — ты спросила, — с какого возраста я себя помню? Что ты про меня знаешь?» Ульрике заворочилась, словно не могла решить, чего хочет больше — сбежать подальше или остаться с ним кожа к коже, но в итоге просто накинула на него и на себя край пледа.

Дождь снаружи припустила ещё сильнее, но вспышки молнии прекратились. «Я не знаю, — наконец произнесла она, — догадываюсь. — Я очень много видела. Телепатический контакт пока не успел свернуться, и поддерживать его было не тяжелее, чем дышать, но Мартель все равно не мог понять, о чем ульрики думает.

Образы и звуки ощущались едва ли неявственнее, чем реальный мир, но при этом смешивались в такую же невообразимую кашу, как граффити на заграждении вдоль трассы на скорости под 200 километров в час. — Танец, луна, река, город, костры, гарь, огонь. — Расскажи мне. Шепотом попросил Марцель, — хотя бы чуть-чуть. Ульрике молчало так долго, что стало холодно. Неровности каменного пола впивались в спину и бедра, но Марцель боялся пошевелиться и спугнуть момент.

— Ты слышал о пёстром флейтисте? — Ага, — от неожиданности не сразу сообразил Марцель. — Сказка, что ли? — Вроде того. Щекотно усмехнулась Ульрике и снова повернулась, утыкаясь ему в шею лицом. Теперь каждое слово ощущалось кожей, тёплое дыхание, движение губ. От пледа противно пахло мокрым флисом, но он всё же согревал.

То есть это много разных сказок, только герой один и завязка одинаковая. В город приходит горе, крысы, мыши, змеи, мор, голод и люди просят нечто прогнать беду. Назов оно откликается в облике музыканта, точнее флейтиста в лоскутном платье, и звучит мелодия, божественная или адская, это уже варианты, а потом, потом флейтист просит свою плату, но заранее знает, что жадные люди его обманут.

И когда так и происходит, флейтист снова играет. Марцель сглотнул, чувствуя, что в горле у него словно застрял репейник. Память звенела тревожным набатом. Еще немного, и воспоминания вернутся. — Ещё чуть-чуть, и тогда дети уходят за ним. Ульрикия тихо-тихо рассмеялась и Марцеля накрыла ознобом.

Нет, не все дети, только те, кто умеет слышать настоящую музыку. Я слышу. У него в голове как фейерверк взорвался, шёпот незнакомых голосов, его рука, тонущая в чьей-то огромной прохладной ладони, тишина, темнота, и… Марцель беззвучно выругался и вжался в ульрики, теплую, настоящую, живую. «Мне иногда снятся сны о месте, где нет ничего, ни звуков, ни запахов, ни тактильных ощущений, только пустота и чье-то присутствие», — сознался Марцель, чувствуя себя грешником на исповеди.

До этого о кошмарах знал только Шелтон. — Как ты думаешь, это как-то связано с моей амнезией? — Возможно. Медленно выдохнула Ульрике и мягко потерла щекой о его плечо. — Я уже встречала таких детей, как ты, тех, кто слышит, и они всегда ничего не помнят о себе.

Я видела одного мальчика в городе, далеко отсюда, он сидел на ступенях ратуши и смотрел на людей, точно это были куклы. И позже, много позже, я снова встретила его, и он был таким же, как прежде, но не узнал меня. Во рту Марцеля пересохло. Холод просачивался уже со всех сторон, через сыроватый флиз, через каменный пол и даже через ульрики.