Книга Стамбульский ветер, страница 81 – Алеся Кузнецова

– Да. Точнее, не совсем.

– Почему ты не сказала?

– Я всегда считала, что она умерла. По крайней мере для меня. Мне так сказали в детстве. Она же просто исчезла из моей жизни. А мне было около шести, я не понимала, что случилось.

Я заметила, что у нас обоих мокрые глаза. Только у меня – от сожалений, а у Тимура – от ярости.

– Я не знала всей правды. И смутно помню тот день. Отец сидел в кресле и долго молчал, прежде чем сказать: "Мама уехала навсегда. Мама умерла. Мы будем жить сами, как настоящая команда." Я тогда попросила позвонить ей. Мне было шесть. Я не знала, что такое смерть. Он погладил меня по голове и сказал, что это невозможно. Потом достал старую плюшевую игрушку и сказал, что я могу обнимать этого мишку, когда мне будет особенно не хватать ее и захочется кого-то обнять. Я поверила ему.

Тимур покосился на мою полку с коллекцией плюшевых медведей. Он дарил мне их на разные праздники, потому что “мама любит плюшевых медведей”. А теперь я и сама вспомнила почему их любила.

– И ты никогда не задала вопроса? Тебе же не всегда было шесть.

– Три года спустя или около того… она вдруг появилась. Я была напугана и не понимала что происходит. И задавала тот же вопрос, что и ты сейчас. Отец сказал, что для моего блага будет лучше считать, что она умерла. Потому что она бросила меня. Отказалась от собственного ребенка.

– Этого не может быть!

– Не может, но тогда я в это верила. Если бы не сканы ленинградского дневника незнакомки, я бы сама не узнала правду.

– Не понимаю, как ты могла не рассказать такое. Как можно скрывать. Она же не прокаженная! Умная, интеллигентная, яркая. Я бы мог гордиться такой бабушкой. А ты не дала мне шанса узнать ее.

– Я боялась.

– Чего? – Он почти крикнул. – Что я не справлюсь?

Я кивнула.

– Что это ранит тебя также сильно, как ранило меня.

Он отвернулся, провел рукой по лицу, потом по затылку, ударил по стене и снова посмотрел на меня.

– Мам, я взрослый. Мне двадцать. Я все это время считал тебя единственно верным маяком в жизни. А маяк мой оказался с приколами. Единственный человек, которому я верил безоговорочно! И этот человек солгал мне в самом важном…

– Я не лгала, – я сказала это неуверенно, и сама же услышала фальшь.

– Не лгала? – Он хмыкнул. – Ты говорила, что мама меня не предаст. Что мы друг у друга навсегда. Что я должен все тебе рассказывать. А ты сама? Все это время она могла быть рядом с нами. Не знаю, осознаешь ли ты, насколько она клевая. Но с самого детства у меня была только ты и никого больше.

– Она была рядом. По-своему. И она не предавала. Просто… меня саму обманули.

– А ты с радостью подхватила семейную эстафету вранья и как достойная дочь своего отца скрыла от меня существование родного человека. – он взволнованно водил взад-вперед по волосам, словно это могло помочь успокоиться.

– Сегодня мы встретились с ней впервые с того времени, – я достала из кармана помятую фотографию, которую сегодня не выпускала из рук весь день и передала сыну.

Тимур сразу обмяк.

– Как такое могло случиться в нашей семье?

– Жизнь, как она есть.

Тимур поднес фото ближе к лицу, как будто пытался распознать в чертах незнакомой женщины знакомый поворот подбородка, линию носа, привычку заглядывать через глаза прямо в душу.

– Я должен был сразу догадаться, – тихо сказал он. – У нее взгляд такой же. Только спокойнее что-ли. У тебя в глазах вечно какая-то буря, хоть ты и пытаешься казаться спокойной. А у нее – настоящий штиль.