Книга Дохлый таксидермист, страница 74 – Мария Самтенко

«Знаете, я был так счастлив. Те две секунды, пока вы не повернулись… ну, пока не повернулся тот человек, который сидел рядом со мной».

Петров тихо тронул друга за локоть:

— Черт, Ильюша, я совсем забыл. Хотите, уйдем?

— Что… а! Да, вы действительно мерещились мне на «Кармен», — Ильф чуть улыбнулся. — Я не хочу уходить, все в порядке. Спасибо, что помните.

— Мы еще можем пойти в кино… — на них стали шикать, и Петров замолчал.

Покой ташкентских театралов они больше не нарушали, и даже в антракте почти не разговаривали. Хотя они в принципе не имели привычки болтать в театре или кино — ну, разве что если смотрели что-то совсем ужасное.

— Ну, как вам, Женя? Понравилось?.. — спросил Ильф уже под занавес.

Его голос, кажется, дрогнул, но за те секунды, что потребовались Петрову, чтобы отвлечься от музыки и повернуться к другу, на губах Ильфа уже появилась торжествующая улыбка.

И Женя улыбнулся в ответ:

— Очень понравилось! Прекрасная вещь!..

Потом они медленно шли домой, и Петров с восторгом рассказывал, что именно прекрасно в ташкентской постановке «Кармен», и как ему это понравилось. Он так соскучился по опере, что даже простил ташкентцам совершенно варварское сокращение куплетов Эскамильо во втором действии.

— А вам как, Ильюша?..

— Мне тоже очень понравилось, Женя, — спокойно ответил Ильф. — Не зря сходили. По крайней мере, мне расхотелось убивать некоторых бестолковых товарищей и складировать их тела в сарае. Вот она, сила искусства. Ну что ж, пойдемте. Завтра встанем пораньше, возьмем билеты в Москву. Мне бы хотелось поехать на поезде: так дольше, но не так обременительно по деньгам. Вы же не будете против? Отлично: возьмем билеты на послезавтра, а завтра еще погуляем, посмотрим Ташкент.

Текст телеграммы приводится по копии, обнаруженной А. Ширяевцем в сарае.

15.08.1942.

Москва. Место: данные изъяты.

Имя: данные изъяты.

Сегодня начальство не орет, а ходит по сараю кругами и восхищается:

— Отличная работа! Просто великолепно! Мастерство сразу видно!

— Надеюсь, вы не решили расплачиваться со мной комплиментами, — бормочу я, изучая его лоснящуюся физиономию.

Вообще-то я редко вижу этого типа довольным. В другое время я насладился бы этим удивительным зрелищем, но сейчас мне как-то не по себе. У нас сегодня день расчета за чучело, и сумма там достаточно крупная, а начальник у меня — скопидом. Сейчас решит сэкономить, и все. Амба.

Впрочем, дело не в экономии. Просто в какой-то момент бесценные исполнители превращаются в ненужных свидетелей.

И вот я стою в углу, упираясь боком в разделочный стол (пришлось отодвинуть его к стене, чтобы освободить место для экспозиции) и прикидываю, успею ли я схватить свой разделочный нож.

А начальник поет дифирамбы чучелу Ленина.

И я не могу с ним не согласиться.

Ленин сидит в глубоком кресле. Я нарядил его во фрак, голову чуть откинул назад, а руки сложил на коленях. Желтоватая кожа на его изможденном лице засохла пергаментной маской, бородка торчит вперед, стеклянные глаза отражают свет.