Книга О клинках и крыльях, страница 3 – Элиза Рейн

— Мы связаны, Мадди, — мягко произносит она. — Это не изменится после моего отъезда.

Я опускаю взгляд.

Все изменится, когда она уедет. И я не знаю, как с этим справлюсь. Я собираю всю свою любовь к ней и растягиваю улыбку так широко, как только могу, надеясь, что она достигнет моих глаз, когда снова смотрю на нее.

— Не могу поверить, что ты станешь Валькирией, — говорю я сквозь растянутые губы.

Она смотрит на меня с сомнением.

— Если я пройду обучение и смогу доказать, что достойна Одина, — поправляет она меня.

Я усмехаюсь.

— Фрейдис, у тебя есть власть родителей и твоя собственная сила. Ты преуспеешь в любом испытании, какое для тебя приготовят.

Хотя сестра и страдает от моего недуга (она не падает в обмороки, но испытывает приступы головной боли, когда я отключаюсь), она не страдает от отсутствия магии, как я. В ее волосах видны ярко-голубые пряди и несколько заслуженных в бою кос, а ее магия льда была сильна с самого детства. Она унаследовала от родителей лицо с высокими, благородными скулами, у нее кожа цвета белого мела и идеальные заостренные уши. Она выглядит именно так, как и положено настоящей аристократке-фейри.

У меня тоже острые уши, но волосы почти совсем белые и без кос. Кожа у меня слишком румяная для знати из Двора Льда, и губы цвета розовых лепестков, совсем не подходящие к модным при Дворе в этом сезоне оттенкам темно-фиолетового.

Не то, чтобы было важно, что Двор Льда думает о моей внешности. Они все равно не знают, кто я, ведь никто не согласился бы кланяться фейри Двора Льда почти без синевы в волосах, совсем без магии и падающей в обмороки.

Кроме того, родителям выгодно прятать меня от их мира. Меньше шансов, что кто-то узнает, на что способно мое больное сознание вместо того, чтобы наколдовать снег или метать оcколки льда.

— Помни, Мадди, — говорит Фрейдис, касаясь моей щеки. — Я всегда буду знать, все ли с тобой хорошо. Мы связаны.

— А буду ли я знать, все ли хорошо с тобой? — спрашиваю я, стараясь держать эмоции под контролем.

— Помнишь того напыщенного аристократа, у которого мы украли бриллиант в прошлом месяце?

Я киваю.

— Ну, я взяла у него еще кое-что, — она достает из внутреннего кармана платья два одинаковых маленьких зеркальца, украшенных ракушками из бирюзовой эмали. — С их помощью мы сможем видеть друг друга, когда я уеду.

Надежда захватывает меня так сильно, что, когда я беру у нее одно зеркальце, пальцы дрожат. С трудом, но я подавляю желание немедленно проверить, как это работает, и убираю вещицу в карман рубашки. Может, есть шанс, что мне будет не так одиноко, если я смогу увидеть сестру в любой момент?

Я наклоняюсь вперед и обнимаю ее, не давая слезам пролиться. Сами посланники богов удостоили ее чести тренироваться в Фезерблейде² и я не покажу ничего кроме счастья, и гордости за нее.

Но Судьбы великие, я буду по ней скучать.

— Сегодня, на моем прощальном балу, мне нужно чтобы ты была такой ловкой, какой только можешь, — говорит она, аккуратно возвращая меня на место, убирает волосы, упавшие мне на лицо, и берет коробочку с косметикой. — Тебе нужно отыскать…

— Лунные, звездные и огненные камни, и изумруд, — заканчиваю я за нее. — Я помню.

— Хорошо, — она кивает и наносит персиковые румяна мне на щеки, а потом стирает что-то с моих век.