Онлайн книга «Черный крестоносец»
|
– Шарль, мне совсем не скучно. Все это очень увлекательно. Только для чего эта черная палатка? – Передвижная исповедальня, хотя, боюсь, ею мало кто пользуется. У цыган собственные представления о добре и зле… Боже правый! Туда только что зашел Черда! Герцог взглянул на часы: – Четверть десятого. К обеду, думаю, он управится. – Этот человек вам не нравится? – с любопытством спросила Лайла. – Вы считаете, он… – Я ничего не знаю об этом парне, – помотал головой Великий герцог. – Просто замечу, что его лицо не отражает жизни, прожитой в заботах о ближнем и в благочестивых помыслах. Ни о том ни о другом речь не шла, когда Черда, чье покрытое синяками лицо было одновременно настороженным и угрюмым, опустил и завязал за собой полог шатра. Сам шатер был небольшой, круглый, не более десятка футов в диаметре. Единственное, что в нем было внутри, – это затянутая матерчатой шторкой кабинка, выполнявшая роль исповедальни. – Войди и утешься, сын мой, – донесся из кабинки низкий голос, одновременно властный и сдержанный. – Брось ломать комедию, Сёрль, – грубо ответил Черда. – Выкладывай. Тот, кто находился за шторкой, неуклюже зашарил по стене кабинки, и темная льняная шторка отъехала в сторону, явив сидящего за ней священника в очках без оправы на тонком лице аскета: живое воплощение преданного слуги Божьего, чья самоотверженность граничит с фанатизмом. Священник коротко и бесстрастно оглядел покалеченное лицо Черды. – Люди могут услышать, – холодно произнес он. – Зови меня «месье кюре» или «отче». – Для меня ты – Сёрль и всегда им останешься, – с презрением бросил ему Черда. – Симон Сёрль, священник-расстрига. Почти как в детском стишке. – Миссия у меня не детская, – хмуро ответил Сёрль. – Я прибыл с посланием от Гаюса Строма. Надменность медленно сошла с лица Черды, лицо делалось все более настороженным, пока он смотрел на лишенное всякого выражения лицо священника. – Я думаю, – тихо произнес Сёрль, – тебе стоит поискать убедительное оправдание своим непонятным промахам. Будем уповать, что такое оправдание найдется. – Мне нужно выйти отсюда! Очень нужно! – Тина, молодая цыганка с темной короткой стрижкой, выглянула в окно фургона, посмотрела на исповедальный шатер, затем развернулась лицом к трем другим цыганкам. Глаза у Тины покраснели и опухли, а лицо было очень бледным. – Я хочу немного размяться! Я должна подышать! Я… я здесь больше не выдержу… Мари ле Гобено, ее мать и Сара нерешительно переглянулись. Никто из них не выглядел спокойнее Тины. Их лица так и не покинули уныние и скорбь, которые Боуман наблюдал в самом начале ночи, а бессилие и отчаяние все так же тяжело висели в воздухе фургона. – Будь осторожна, Тина, – с беспокойством сказала мать Мари. – Твой отец… ты должна думать об отце. – Все в порядке, мама, – сказала Мари. – Тина все понимает. Теперь уже понимает… – Она кивнула темноволосой девушке и, когда та поспешила выбежать за порог, тихо продолжила: – Тина была без ума от Александра. Сама знаешь. – Знаю… – невесело согласилась ее мать. – Жаль только, Александр не любил ее так же сильно. Тина, не задержавшись, достигла задней части фургона. На выходе на ступеньках сидел цыган, было ему где-то под сорок. Среди прочих своих соплеменников Пьер Лакабро выделялся уродливо приземистым видом, был очень широк в плечах, а еще – в отличие от большинства цыган, которые на свой соколиный манер аристократически красивы, как мало какой народ в Европе, – имел широкое грубое лицо, жестокость которого подчеркивал тонкий рисунок губ, свиные глазки и оставшийся незашитым шрам, идущий вниз от правой брови до самого подбородка. А еще Лакабро, судя по всему, имел чрезвычайно властный характер. С появлением Тины он вскинул голову и одарил девушку щербатой ухмылкой: |