
Онлайн книга «Черный крестоносец»
– Что? – Вон он, герцог. Ступай же… – По-моему, это не смешно. – Мне бы и в голову не пришло такое, пока там сидела твоя подруга: она бы сразу тебя раскусила. Но герцог едва тебя знает и уж точно не сможет вспомнить в таком цветистом наряде. Впрочем, не думаю, что у тебя возникнет хотя бы шанс заставить его оторваться от кормушки. – Нет! – Ну Сесиль, ну пожалуйста. – Нет! – Вспомни про пещеры. У меня ни единой зацепки. – Даже не начинай! – Что ж, в таком случае… – Ладно, и что мне делать? – Начни со старого доброго «о том о сем». Потом скажи, что видишь по его ладони очень важные планы на ближайшее будущее и, если он добьется успеха… На этом остановись. Скажи, что дальше гадать не станешь, и уходи. Намекни, что у него нет будущего, и понаблюдай за его реакцией. – То есть ты действительно подозреваешь… – Ничего я не подозреваю. Без всякой охоты Сесиль отодвинула стул и встала: – Помолись за меня Саре. – Саре? – Она ведь покровительствует цыганам. Боуман проводил ее взглядом. Сесиль вежливо отступила в сторону, чтобы не столкнуться с только что вошедшим посетителем – аскетичным, не от мира сего священником: невозможно было воспринять Симона Сёрля иначе как самоотверженного и всецело преданного Господу человека, заботам которого можно с готовностью вверить собственную жизнь. Они обменялись извинениями, и Сесиль пошла дальше, чтобы встать у столика Великого герцога, который опустил чашку с кофе и с монаршим раздражением покосился на девушку. – Ну, в чем дело? – Доброе утро, сэр. – Да-да, доброе утро. – Он снова приподнял свою чашку. – И что? – Открыть вам будущее, сэр? – Разве не видно, что я занят? Уйдите. – Всего десять франков, сэр! – Нет у меня десяти франков. – Герцог снова опустил чашку и впервые внимательно посмотрел на Сесиль. – Ей-богу, будь ваши волосы светлыми… Та улыбнулась и, воспользовавшись кратким моментом восхищения герцога, завладела его левой ладонью. – У вас длинная линия жизни, – сказала она. – Я в отличной форме, как цыганская скрипка. – И вы благородных кровей. – Это любому дураку ясно. – И у вас очень добрый нрав… – Только не когда я умираю от голода. – Отдернув руку, Великий герцог подхватил с блюда булочку, но был вынужден обернуться, когда к столу вернулась Лайла. Подняв руку, он наставил булочку на Сесиль. – Уберите отсюда эту юную попрошайку. Она меня расстраивает! – Вы не кажетесь расстроенным, Шарль. – Разве вы способны увидеть снаружи причуды моего пищеварения? Лайла повернулась к Сесиль с улыбкой – дружелюбной и чуточку виноватой – и смутилась, но всего на мгновение, стоило ей разглядеть в гадалке свою подругу. Впрочем, улыбка быстро вернулась на место. – Быть может, вам захочется прочесть будущее по моей руке? – Идеально ровный, миролюбиво настроенный голос Лайлы был способен послужить отповедью непроизвольному хамству Великого герцога, но тот пропустил невысказанный упрек мимо ушей. – Только уйдите отсюда подальше, – отрезал он. – Уж будьте любезны. Они отошли от столика, и Великий герцог наблюдал за их уходом с лицом, которое можно бы было назвать задумчивым, если бы герцогские челюсти не двигались с четкой монотонностью метронома. Чуть погодя он отвернулся от девушек и устремил взгляд вперед, туда, где еще недавно сидела Лайла. Там он увидел Боумана, тот смотрел прямо на него, но почти сразу отвел глаза в сторону. Великий герцог попытался проследить за сменившимся направлением взгляда Боумана, прочертив воображаемую линию. Та уперлась в высокого худого священника, одиноко склонившегося над чашкой кофе, – того самого, понял Великий герцог, которого он видел благословляющим цыган у древних стен аббатства Монмажур. Объект интереса самого Симона Сёрля тоже был очевиден – тот, в свою очередь, пристально разглядывал Великого герцога. Устав от этих испытующих взглядов, Боуман переключился на беседу Лайлы и Сесиль, которую девушки вели в некотором отдалении: в данный момент Сесиль держала подругу за руку и что-то ей убежденно доказывала, тогда как Лайла слушала ее с несколько смущенной улыбкой. Затем он увидел, как Лайла вложила что-то небольшое в ладонь Сесиль, после чего вдруг резко потерял интерес к обеим. Краем глаза Боуман заметил нечто гораздо более важное, если ему, конечно, не показалось. |