Книга Красные скалы английской Ривьеры, страница 104 – Хельга Мидлтон

Эйлин молча кивнула. Он продолжал:

– Я очень надеюсь, что мое откровение поможет и тебе перестать нянькать свое горе, и ты начнешь любить себя здоровую и веселую, а не больную и несчастную. И помни одно: ТЫ ни в чем не виновата. Знаю, что психологи часто объясняют боль близких чувством вины. Мол, если бы я не… бла-бла-бла, то и мама бы не покончила с собой. Это все чушь – бла-бла-бла! Человек кончает с собой не потому, что хочет сбежать от ТЕБЯ, а потому, что не может жить с самим СОБОЙ. Запомни это!

– Я запомню, папочка. Обязательно запомню.

– В тебе этого… – Он не успел закончить. Она сделала это вместо него:

– Во мне, слава богу, этого нет.

Он отправил в рот горстку орешков. Отхлебнул из стаканчика.

Она было потянулась к круассану, но рука как-то неестественно зависла в воздухе и вернулась на место. Эйлин снова отерла пальцы о джинсы.

– Знаешь, пап, мне жаль, что я узнала об этом только сейчас, а не раньше. Знай я, что мы с Мартином брат и сестра, я бы, наверное, его по-другому воспринимала. Ревновала бы меньше. Может, даже подружилась с ним, полюбила бы. Не знаю. – Отец снова отхлебнул свой уже остывший чай. Эйлин продолжала: – Если ты все еще планируешь перестройку дома, то не бери меня в расчет. Отдай мою комнату молодым. Им, возможно, вскорости детская понадобится, а я ни маленьких детей не люблю, ни с новой родственницей под одной крышей жить не смогу. Да и близость могилки Чипса… Сам знаешь, чем он для меня был.

– Знаю. Понимаю. – Генри придвинул к ней салфетку, на которой лежал круассан. – Ешь уже.

– Не хочу.

– Тогда я. – Он снова подвинул салфетку, но теперь уже в свою сторону.

– Еще чего! – Она успела схватить несчастную булочку. – Тебе нельзя, а я в поезде съем. Отдай.

Он молча наблюдал, как она пытается завернуть довольно большой завиток сдобы в маленький квадрат салфетки. Улыбнулся и протянул ей бланк с тестом:

– На, заверни в него. Он теперь ничего не значит.

Она, не глядя на отца, кивнула, завернула и как-то по-старушечьи спрятала все назад в конверт.

Уже у дверей вагона он наконец сгреб ее в большие мужские объятия. Она, как птичка, тюкнулась носом ему в грудь. Он нежно погладил ее волосы, пахнувшие незнакомыми ему духами, и приложился к макушке дочери долгим поцелуем.

– Удачи тебе, девочка моя.

– Береги себя, папуля.

Эйлин смотрела на уплывающий назад пейзаж и размышляла о том, что в плохом романе сейчас должен был бы идти кусок описания природы и тех чувств, которые охватывают душу героини: смятение, умиротворение, тревога…

Ничего этого она в себе не обнаруживала. Единственное, что всколыхнуло ее эмоции, было последнее объятие отца. Она поймала себя на том, что ощутила в нем не столько вибрацию отцовской любви, сколько близость мужского тела рядом с собой. Ей стало грустно. Оказалось, что Дэнни был не прав. Она не холодная, фригидная болванка.

В Эксетере в вагон вошел симпатичный молодой человек. Несмотря на то, что вагон был полупустой, он сел на сиденье напротив Эйлин. Пристроив сумку на полке над сиденьем, он поставил на столик между собой и Эйлин лэптоп, открыл его, потом закрыл и, заглянув в лицо девушки, весело полуспросил, полуутвердительно сказал:

– Вы ведь Эйлин Колд?

– А вы сотрудник полицейского округа по южному Девону?

– Нет, но моя мама регулярно покупает «Торбэй-экспресс», и там было так много ваших фотографий и интервью. Если бы она знала, что мы с вами окажемся попутчиками, она бы обязательно поехала со мной. Она вами просто восхищена.