Книга Глубокие тайны Клиф-Хауса, страница 113 – Хельга Мидлтон

– Нет, Оливия, ты как никогда вовремя. – Карл, не сводя глаз с матери, ухватился за руку Оливии и потянул ее вниз, усаживая рядом с собой.

– Ты правильно подметила, Эйлин, для женщины главное – это материнство. Жаль, что твоя мама так и не поняла этого. У евреев считается родство по матери. Отцом может быть кто угодно. Он – ничто. Даритель семечка. Мать – это начало начал. Это лоно, где зарождается, вынашивается и навсегда остается любовь к дитю.

Она замолчала. Эйлин, Оливия и Карл боялись пошевелиться.

– Мужчины в моей жизни – сплошные животные или идиоты. Взять, к примеру, моего папашку. Считается, что для девочек отец – это фигура для обожания и подражания. Ха! Как можно любить урода с вечно расстегнутой ширинкой. Отцу не было никакого дела ни до нашей матери, ни до нас. Он был наркоманом секса. Ему нужно было постоянно макать свой гребаный член то в мать, то в меня. До Анны он, слава богу, не добрался. Ее «макалка» была еще слишком мала. Но, если бы я не сделала того, что сделала, он бы и ее изуродовал.

Все забыли про чай. Три пары глаз следили за каждым движением Стефани Батлер. Она же, расправив оборки юбки, проверила, красиво ли лежат на груди кисти бахромы, и продолжила:

– Иногда я пытаюсь вспомнить лицо того подонка, который регулярно трахал меня в тюрьме, но не могу. Сколько ни представляю его себе, столько вижу либо фотографию отца, либо морду того идиота Валентина. Тоже мне артист! Спасибо твоей бабушке, Эйлин. Она спасла меня от него.

– Как? Как она это сделала?

– Очень просто. Когда он меня избил, я не стала заявлять в полицию. Но Эйлин-старшая имела свои представления о добре и зле. По-моему, ее садовник однажды встретил подонка в темном проулке и как бы случайно сломал ему пару ребер. Удивительно, у Адама не было одного ребра, и он навсегда остался с Евой, а тут всего-то два сломанных – и бедняжечка Валентин, наоборот, избавил меня от своего присутствия.

– Понятно. Он что, такой горячий был или было за что пустить в ход кулаки? – не унималась Эйлин.

– Ха! «Горячий»! Да он вообще был лишен каких-либо чувств. Я думала, у нас с ним любовь, что он меня понимает. Дернул меня черт за язык признаться ему, что у меня сынок есть. Закинула удочку: мол, хорошо бы его из приюта забрать. Зажить семьей. А он вон как все повернул! Ему, видите ли, чужой спиногрыз даром не нужен был.

Она замолчала, явно ожидая слов сочувствия.

– Но все же в вашей жизни были и достойные мужчины. Эрик Батлер, например? – спросила Эйлин.

– Эрик?! Нашла о ком говорить! Да он же был повернутый на своей сестре. Ему в каждой женщине виделась она. Он, когда мы с ним бывали близки, в момент оргазма буквально орал: «Стефани-и-и-и». Вот я и решила – буду Стефани. А что? – Она снова замолчала. – Вы не подумайте, я не самка богомола. Мне не нужно убивать мужчин. Они и так для меня все мертвяки. Кроме одного. – Она перевела взгляд на Карла. – Мой единственный мужчина – это мой сын.

– Вы имеете в виду, что Карл – ваш биологический сын? – удивилась Эйлин.

– Ну да. А как же иначе? Ведь меня же и из тюрьмы выперли по УДО, чтобы я там, не дай бог, не родила. Не успела родить, как у меня его сразу служба социальной опеки забрала. Что они там могут опекать?! Ничего, кроме собственного шкурного интереса. Ведь затраты государства на институт расселения сирот по семьям – баснословные. Сунули мальчика в какую-то приемную семью, и всем хорошо. Бюрократам – зарплата, семье – субсидии, а ребенку что? Казенная видимость заботы! Нет уж. Родная мать пусть и в строгости, пусть без сюсюканий, но любит настоящей материнской любовью. С ней ничто не сравнится.