Книга После развода. Бывшая любимая жена, страница 119 – Анна Томченко

Глупое дурацкое осознание.

Все в этом мире происходит не так, как бы нам хотелось, не так, как мы предполагали, а так, как Бог располагал.

Если Адам не придёт в себя, это будет не его наказанием, а моим.

— Я тебя умоляю, посмотри на меня, посмотри, — выбившись из сил, продолжала шептать я и коснулась своими губами его похолодевших губ.

Адам.

Я не понял, как мы поднялись домой и что было дальше. Такое чувство, как будто меня ударили по голове и я напрочь забыл остатки вечера, а проснулся я ещё до восхода солнца.

В комнате был полумрак и пахло терпко духами Устиньи: сладковатый аромат земляники, садовые цветы, что-то такое.

Я боялся открывать глаза, потому что чувствовал горячее дыхание у себя на шее и тяжесть на груди. Но все же совладав с собой, я разомкнул веки и посмотрел на Устинью, которая прижавшись ко мне, тихо сопела.

— Привет. — Произнёс я хрипловатым, низким голосом. Такое чувство, как будто бы наждаком прошлись по горлу.

— Доброе утро. — Медленно придя в себя, произнесла Устинья и привстала на локте. Отстранилась тут же, как будто от прокаженного.

— Что вчера было?

— Ты в обморок упал, но у меня ни охрана, ни водитель не успели никуда уехать. Помогли тебя поднять. Я думала скорую вызвать. Родион сказал, что так придёшь в себя. Ты приходил в себя несколько раз, а потом я поняла, что это не обморок, а ты просто спишь.

— Я что-то натворил? — С опаской, словно по колотому стеклу, уточнил я.

— Нет. — Устинья покачала головой и села на кровати, сложив ноги по-турецки. Упёрла локти в колени и посмотрела перед собой. — Все плохо? Поэтому тебе было вчера так дерьмово? Родион сразу стал звонить Назару, но там все было без изменений, за исключением того, что сегодня рано утром они улетели.

Я выдохнул.

— Потом позвонили в больницу мамы. Нам сказали о кратковременной остановке сердца.

— Я все понял. Мы улетаем. — Честно сказал я, зажал ладонями глаза и покачал головой.

Устинья дотронулась кончиками пальцев до моей груди и потрясла, дёргая за пуговицу.

— Ты же боец. — Произнесла она, хватанув воздух губами. — Ты же сильный. Я знаю ты сможешь. Ты же вытащишь её. Точно вытащить. Всех вытащить. Я знаю.

Так уверенно говорила Устенья, как будто бы я действительно мог что-то сделать.

— Ты такое в своей жизни делал, что многим вообще не под силу. Помнишь банкротство в две тысячи каком-то?

Я помнил банкротство.

Помнил, как арестовали имущество, как осталась двухкомнатная квартира. Помнил шок и страх Устиньи, а ещё также помнил череду судов. Помнил прекрасно о том, что крамольные мысли были о том, что если не получится ничего выгадать из этой ситуации, плевать вообще— на завод пойду работать, фуры разгружать. Вообще без разницы. Это был самый крайний вариант, но были и не крайние, когда я думал о том, что можно тачки из-за границы перегонять, заниматься перепродажей недвижки. Я все это просчитывал.

— Вот помнишь же банкротство? Вырвался же? Я даже испугаться толком не успела.

Она врала. Она сильно испугалась. Она настолько сильно испугалась, что опять думала, будто бы я связался не с теми людьми и это нифига не банкротство, а какой-то захват имущества. Она сильно испугалась и мне надо было приложить массу усилий для того, чтобы объяснить, что все это в рамках законодательства произошло.