Книга Измена. Ты не защитил меня, страница 13 – Энди Дорн

И тут я замечаю капельницу.

Прозрачная трубка тянется от пластикового пакета, висящего на металлической стойке, прямо к моей левой руке. В вене торчит игла, заклеенная пластырем. Я вижу, как по трубке медленно стекают капли какой-то прозрачной жидкости.

Вид этой иглы в моей руке вызывает странное ощущение — не боль, а какую-то тупую тяжесть. Вокруг места укола кожа слегка покраснела, а пластырь натягивает и зудит. Я хочу пошевелить рукой, но боюсь потревожить капельницу.

Осторожно поворачиваю голову в другую сторону и замираю.

Рядом со мной, на неудобном больничном стуле, сидит Максим.

Он сжимает мою правую руку в своих ладонях, и это прикосновение кажется единственным теплым пятном в этом холодном белом мире. Его большие пальцы медленно поглаживают мою кожу нежно, осторожно, словно он боится, что я могу разбиться от неосторожного движения.

Но вид у него ужасный.

Максима я никогда не видела таким. Он всегда выглядел безупречно — идеально выбритый, аккуратно причесанный, в отглаженной рубашке. Даже дома он старался выглядеть презентабельно. А сейчас…

Волосы взъерошены, словно он не раз пропускал сквозь них пальцы. Темные пряди торчат в разные стороны. Рубашка помята, воротник расстегнут, галстука нет.

Но хуже всего его глаза.

Они красные, воспаленные, с лопнувшими сосудиками. Веки припухшие, и видно, что он плакал. Максим плакал! Я никогда раньше не видела слез на его лице.

Он смотрит на наши сцепленные руки, и в его взгляде такая боль, такое отчаяние, что мне становится страшно. Под глазами темные круги, кожа бледная, почти серая.

— Максим? — шепчу я, и собственный голос кажется мне чужим — хриплым, слабым.

Он резко поднимает голову, и наши глаза встречаются. В его взгляде вспыхивает что-то — облегчение, радость, надежда. Но тут же эти эмоции сменяются чем-то другим. Виной? Страхом?

— Ксюша… — голос у него дрожит. — Ты очнулась. Наконец-то…

Он крепче сжимает мою руку, подносит ее к губам и целует костяшки пальцев. Его губы теплые, но я чувствую, как они дрожат.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, и в голосе столько нежности, столько заботы, что на мгновение мне кажется, что все хорошо. Все будет хорошо. Максим рядом, он любит меня, он волнуется…

Но когда я пытаюсь пошевелиться, чтобы повернуться к нему, острая боль пронизывает живот.

Это не просто дискомфорт — это настоящая, жгучая боль, которая заставляет меня вскрикнуть и замереть. Она начинается где-то глубоко внутри и расходится волнами по всему животу, отдает в поясницу, в бока. Словно что-то разрывается изнутри.

— Не двигайся, — быстро говорит Максим, его рука ложится мне на плечо, мягко, но настойчиво удерживая. — Тебе нельзя двигаться. Врач сказал…

Врач сказал.

И тут до меня наконец доходит, где я и что со мной произошло. Переулок. Грабитель. Падение. Боль. Кровь.

Малыш.

Мой взгляд инстинктивно опускается к животу. Он скрыт под больничным одеялом, но я вижу, что он стал меньше. Намного меньше. Там, где раньше была аккуратная округлость четвертого месяца беременности, теперь почти ровная поверхность.

Нет. Нет, нет, нет.

Я смотрю на Максима, ищу в его глазах опровержение своих страхов. Хочу увидеть там уверенность, спокойствие, готовность сказать: «Все хорошо, малыш в порядке, врачи говорят, что это просто небольшая угроза, нужно полежать и все наладится».